Мужчина-подарок

После его ухода стойкости мне хватило не более чем на три минуты. По истечении этого незначительного срока я опустилась прямо на пол в прихожей и самым жалким образом расплакалась. Я навсегда выставила из квартиры мужчину, которого любила. Когда и как меня угораздило его полюбить, не знаю. Но именно из-за этой любви, которая жгла мне душу, я никогда не смогла бы делить Егора с другими женщинами. Лучше безжалостно вырвать эту любовь из сердца с корнем, чем потом каждый раз, с каждой его изменой, истекать кровью. Нарыдавшись вволю и нажалевшись себя, я утвердилась в мысли, что все сделала правильно.

Мой следующий рабочий день начался как обычно. Никто меня не спрашивал ни про какую консультацию. Видимо, руководители агентств действительно побаиваются женских консультаций.

Ирма, поглядывая на меня, смущенно улыбалась. В ответ я старалась ей улыбаться как можно ободряюще: мол, не робей, все идет как надо! Но ей явно хотелось со мной поговорить. Дождавшись обеденного перерыва, я пригласила ее в кафешку напротив агентства, и она с радостью согласилась перекусить вместе со мной.

Анжелка бросила на нас с Ирмой ревнивый взгляд, но оторваться от своих счетов, видимо, не имела никакой возможности.

– Надя… я даже не знаю, как тебя благодарить… – начала Ирма, когда мы уселись за не слишком чистым столиком кафе.

– Ну, о чем ты говоришь… – засмущалась я. – Сама не знаю, как меня понесло. Честно говоря, думала, что Шаманаев меня уволит, а он…

– А он, Надя, в тот же день приехал ко мне домой с шампанским, розами и драгоценностями… как будто они мне нужны… И, ты не поверишь, торжественно просил моей руки…

– Ну, почему же не поверю?

– Официально ведь я замужем! – перебила меня Ирма. – Мне же нельзя! Но он сказал, что сам поедет в Кутаиси. Разгребет немножко дела фирмы – и поедет! Веришь?

Вообще-то мне казалось, что Лешка будет стараться грести эти дела как можно дольше, потому что совершенно неизвестно, на что там нарвешься, в этом Кутаиси. Возможно, что у него даже лопата для разгребания дел сломается и ее придется очень долго чинить, только бы не ехать в солнечную Грузию, из которой можно и не вернуться, случайно напоровшись на острый кинжал оскорбленного в лучших чувствах джигита.

Сказать этого я Ирме не могла. У нее были слишком влажные глаза. Заметьте, я не говорю – счастливые. Счастливой она была только в момент «помолвки», когда мы шепотом кричали «горько». Сейчас радость уже покинула ее лицо. Я решилась спросить:

– Лешка и Ревазом займется?

Ирму тряхнуло, будто она напоролась на мой вопрос, как на острый штырь. Мне даже показалось, что ее шарфик не был красным раньше сам по себе, а будто бы только сейчас окрасился Ирминой кровью от моего жесткого вопроса.

– Я тебе уже говорила, что сына мне не получить, – еле слышно ответила она. – Хорошо, если Алексей сможет договориться с Шота о разводе.

– Ничего, Ирма… – начала я, мучительно раздумывая, что бы такое еще сказать ей, чтобы утешить, и придумала, конечно, не самое лучшее: – У вас еще будут дети… с Шаманаевым…

– Да… будут… через шесть месяцев, – чуть слышнее, чем дыхание, слетело с губ Ирмы.

Я смогла лишь произнести что-то среднее между «о-о-о-ох…» и «а-а-а-а-й…» и неопределенно покачать головой.

– Ты меня осуждаешь? – спросила Ирма.

– Нет… что ты… как я могу…

– Осуждаешь, – не поверила мне Ирма и невесело улыбнулась. – Наверняка думаешь: «Вот старая карга, из-за красавца мужчины от собственного ребенка отказалась».

– Нет… ну почему… я так не думаю… – не очень убедительно проговорила я, потому что на самом деле действительно никак не могла представить себя на месте грузинки.

Если бы кто-нибудь попытался у меня отнять Димку, я наплевала бы на всех мужчин разом и даже не раздумывая продала бы душу чуть ли не дьяволу, а не то что обратно Михайлушкину. А Димке моему, между прочим, уже восемнадцатый год идет, и он сам выбрал, где ему жить. А если бы ему было десять, как Ревазику, я любому мужчине, который на него попытался бы покуситься, перегрызла бы горло и заодно дала обет безбрачия на веки вечные. Могла бы и в монастырь уйти, если до того бы дошло дело. А на худой конец могла бы даже стать наложницей грузинского джигита Шота Елошвили или снова его женой… Димка для меня превыше всего. Важнее личного счастья.

Ничего этого я не сказала Ирме. Чужая душа вообще потемки. А кроме того, чтобы рассуждать на подобную тему, нужно оказаться на Ирмином месте, в ее, так сказать, тигровой шкуре. Нужно как минимум влюбиться с такой же силой. Могу ли я так любить? Нужна ли будет хоть кому-нибудь моя любовь? А я ведь была уже почти готова! Но то, чего хочет от меня Воронцов, вряд ли называется любовью. Я никогда не прощу ему домашнего «ангела» в полотенце по имени Ленуська. Особенно после Мсты…

Когда мы вернулись с Ирмой из кафе, Анжелка с такой обидой на меня посмотрела, что мне пришлось притормозить возле ее столика.

– Ну, и что означает выражение твоего прекрасного лица? – спросила я девушку.

– Почувствовала себя особой, приближенной к императорской фамилии, да? – надув губки, бросила мне секретарша.