Мужчина-вамп

Я так замечталась, что чуть не прошла свою квартиру. Вот что, Серафима, поскольку участие в захватывающем сериале тебе в ближайшее время не светит, думай, что будешь делать дальше. И без всяких там помощников на легитимной основе. Все, кто мог бы пролить свет на эту непонятную историю, уже дают показания господу богу. Даже собачка Джина. Заняться, что ли, столоверчением? Вызвать дух Киры и порасспросить его как следует. Помню, мы в общежитии баловались мистикой. Блюдце со стрелкой так и летало по расчерченному кругу с буквами, и наши дрожащие руки еле за ним поспевали. А мы толпились вокруг стола в неверном свете тоненькой свечки, немножко напуганные, немножко недоверчивые. И готовые рассмеяться в любую минуту. Валюля, моя студенческая подруга, завывала замогильным голосом: «Дух Сталина, отзовись!» Дух Сталина нес всякую чепуху. А дух Гитлера (и почему вдруг решили вызвать этого урода?) предсказал Валюле пятерку по философии. Философию она, к слову сказать, благополучно завалила. И ничего удивительного, разве можно было ждать правды от врага.

Да, дух Киры вряд ли бы сказал мне что-нибудь внятное. Скорей всего Кира безмятежно спала в ту ужасную ночь пожара и не видела поджигателя. И вообще она была девушкой замкнутой, не склонной к личным откровениям. Как говорила Нана Беридзе, доверяла больше дневникам. Все чувствительные барышни пишут дневники. Я тоже в ранней юности пыталась вести дневник и старательно прятала его от мамы. А куда же я его прятала? Просто засовывала тоненькую тетрадь глубоко под матрац. Точно, под матрац. На большее ума не хватало.

Постой, Сима, постой! Девочка любила вести дневники. Дневники, не предназначенные для чужих глаз. Значит, должна была их прятать. Где? Скорей всего в своей комнате. А может быть, лирические откровения сгорели вместе с дачей в Малых Петушках? Может быть. Но проверить стоило. Я ведь еще продолжаю числиться помощницей Раисы и как ее помощница имею до поры свободный доступ в квартиру Подлубняка. А что, если попробовать взглянуть на комнату Киры другими глазами? Глазами молодой хозяйки, например.

Скрипнула входная дверь, и кошки с громким мяуканьем возбужденно зашмыгали у меня под ногами. Я прошла на кухню, вытащила из холодильника рыбу и разложила ее по мискам. Все на автомате. Хорошо еще, что обильная трапеза у хлебосольной домработницы Подлубняка снимала проблему ужина для меня самой. После таких Лукулловых пиров необходимо поститься минимум неделю. Накладывать на себя строгую епитимью, проводя время в трудах и молитвах. Весьма кстати. Поэтому сегодняшний вечер будет посвящен размышлениям. Увы, не по поводу греха обжорства (а хотя надо бы!), а по поводу информации, которая высыпалась сегодня на меня, как из рога изобилия.

Я плюхнулась на диван, сытые зверьки устроились по бокам, и мы предались философским рассуждениям о бренности всего земного. Записка Валевича маячила тревожным лоскутком на журнальном столике. И почему я не Нострадамус? Сейчас бы впала в транс и проникла воспаленным сознанием в будущее. Ладно, бог с ним, с будущим. Еще что-нибудь такое увидишь, что и жить не захочется. Хоть бы с прошлым разобраться. Это тоже плохо получается.

Все графики моих рассуждений сходились в одной точке. Удивительной точке. Необъяснимой. А самое главное — это всего лишь рассуждения без мало-мальски пристойных доказательств.

Пирог постепенно усваивался организмом, кошки мурлыкали так сладко, так успокоительно. И я не заметила, как заснула.

* * *

Сегодня у работяг небольшой праздник. Сегодня на квартире Алексея Михайловича дежурю я. Дикие звери могут отдохнуть. Им не придется прыгать с тумбы на тумбу и, трясясь от страха, пролезать в объятый пламенем обруч. Ремонт, конечно, пострадает, об этом красноречиво говорил страдающий взгляд Раисы. Но выхода нет! У нее неотложные дела дома. Пришлось прибегнуть к моей помощи. Тут уж не до трудовых свершений, лишь бы работнички не попортили сделанного.

Пока Рая по третьему разу занудно перечисляла Толику, что надо выполнить к ее приходу, а чего нельзя делать ни в коем разе, он терпеливо смотрел в пол. И только однажды поднял на меня глаза, в которых вспыхнула и тут же благоразумно притушилась надежда раба на скорую волю. Я тщательно прятала улыбку. Все-таки чертовски приятно осознавать себя активным членом милосердного общества «Гринпис». Свободу всему живому! Наконец, художница закончила свои наставления, обреченно пробормотала: «Сима, я тебя умоляю, построже с ними!» — и скрылась за дверью. Мы с бригадиром переглянулись, как заговорщики, и одновременно вздохнули.

— Ну-с, Анатолий, у кого сегодня день рождения? — спросила я вкрадчиво.

Бригадир залился стыдливым девичьим румянцем:

— Так это самое… Ни у кого.

Какая жалость! Неужели ребята настолько исправились? Прямо хоть самой выдумывай для них повод улизнуть с «объекта».