Больше часа мы ползали по траве, ходили, склонившись над альпийскими горками, и разглядывали всё, что попадалось пред наши вооружённые мощными линзами очи, то и дело подзывая друг друга, чтобы разделить свой восторг с товарищем. Нам открылся новый, удивительный мир, в который большинство людей не удосуживается заглянуть, если вообще помнит о его существовании.
— Баста! — Сказала я. — У меня спина уже не гнётся, я полежу.
И легла на густую стриженую траву.
Егор отдал мне свою лупу и сказал:
— Пойду, полью тыквы.
Он открыл воду, взял шланг и пошёл в дальний угол сада. Я лежала, наслаждаясь теплом земли, запахами всё ещё свежей зелени и пением птиц в лесу, который начинался прямо за задней оградой двора.
Вдруг меня накрыл сноп холодных брызг — я так и не поняла: случайно или нарочно мой подопечный направил на меня этот брандспойт.
Я взвизгнула от неожиданности и вскочила на ноги.
Егор стоял на расстоянии метров двадцати и смотрел на меня то ли испуганно, то ли выжидающе.
— Ах, ты так! — Закричала я, встав в позу нападения.
Егор оставил шланг и бросился наутёк.
Тогда я включила оросительные фонтанчики, и принялась загонять его под пульсирующие струи воды.
Мы оба вымокли, выдохлись и упали в высокую траву — её не выкашивали вдоль ограды, за густыми кустами.
— А-ха-ха! — Заливался обессилевший Егор.
— А-ха-ха! — Передразнивала я его.
Потом мы стали соревноваться — кто кого перекричит. Мы вопили и визжали во всю мочь.
Вдруг я услышала почти над ухом:
— Ни с места!
Из-за кустов появился Борис. Он стоял на полусогнутых ногах, а обе его руки были подняты к плечу в весьма характерном жесте. Мы с Егором опешили и уставились на Бориса.
Когда тот понял, в чём дело, он резко отвернулся и незаметно спрятал пистолет под пиджак. Потом снова повернулся к нам и сказал:
— Простите. Продолжайте. — И так же резко исчез, как и появился.
Мы с Егором переглянулись и подавились смехом.
— Ну и влетит же мне! — Сказала я, когда мы, успокоившись, лежали всё в той же траве и переводили дух.
— Не, не влетит, — успокаивал меня Егор.
— Ты что! Ещё как влетит… — настаивала я. — Меня, скорей всего, завтра же уволят.
— Я тогда тоже уволюсь! — Сказал он.
Я глянула на парня: шутит?
Но он был абсолютно серьёзен.
Вечером, когда отец Егора позвонил, чтобы справиться, как наши дела, я рассказала ему об инциденте и искренне извинялась за свою несообразительность.
Сергей Егорович рассмеялся и сказал, что он уже в курсе, ничего страшного, и что мы с Егором можем продолжать в том же духе, правда, желательно бы в следующий раз предупредить охрану, если мы решим побеситься.
Это воспоминание о забавном эпизоде, сблизившем нас тогда с Егором ещё на один… да нет, пожалуй, на целых два воробьиных шага, слегка пригасило мои расплескавшиеся, не до конца осознанные чувства.
— Как красиво, — сказала я, глядя на освещённый мерцающий сад.
Но переключиться на светскую беседу никак не получалось…
Андрей ничего не ответил.
— Вам Сергей не говорил ничего в последние дни о Егоре? — Спросила я без перехода: в конце концов, это единственное, что меня по-настоящему занимает и волнует здесь и сейчас!..
— Говорил.
— Значит, вы знаете всё и можете понять, что со мной происходит. — Я помолчала, по-прежнему безрезультатно пытаясь справиться с собой. — К тому же, чувство Егора взаимно. — Слёзы всё же навернулись на глаза и покатились по щекам. — И я не знаю, как с этим быть…
Андрей поднялся, подошёл и протянул мне салфетку.
— Спасибо. — Я принялась вытирать глаза. — Простите.
Он ничего не ответил, только коротко провёл ладонью по моему плечу и вернулся в кресло.
Я успокоилась.
Мне стало легче. И от пролитых, наконец-то, слёз — а копились они ещё с разговора в кабинете Сергея, потом почему-то их прибавилось на озере, потом вот это обнимание с Егором на ночь… И оттого, что рядом сидел человек, которому ничего не нужно объяснять, можно говорить всё, что просится быть сказанным, и оставаться такой, какая я есть.
— Наверное, вы ждёте, чтобы я рассказала о себе? — Я посмотрела на Андрея.
Его взгляд был устремлен прямо на меня и волновал влажным блеском глаз в вибрирующем свете.
В один миг я ощутила и обволакивающее тепло — давно утерянное и забытое состояние общности с близким человеком — и острое сожаление о том, что мы не близки с тем, кто сидит сейчас напротив меня, а хочется мне, чтобы сидел здесь, на этом месте совсем другой мужчина… и болезненное, пронзительное моё одиночество…
— Нет, не жду, — спокойно ответил Андрей. — Но буду рад узнать вас ближе.