Мужчины и женщина

Я проснулась, как обычно, в семь. Вспомнила, что сегодня воскресенье, и можно поваляться в постели…

А можно встать, включить компьютер, который мы вчера общими усилиями расположили в моей комнате, и написать письмо Элке — я ещё не рассказывала ей обо всём, что происходит в моей душе в последние дни.

* * *

Мы все трое — я, Элла и Татьяна — «засиделись в девушках». Когда я встретилась с ними, мне было двадцать два, а им двадцать четыре и двадцать пять, обе были не замужем, и ни у той, ни у другой не было постоянного кавалера. Элла с Таней любили путешествовать и раз в год, летом, укатывали куда-нибудь по очередному туристическому маршруту. Очень скоро они и мне внушили жажду к активным перемещениям и к новым впечатлениям.

Обычно в таких поездках нам не приходилось скучать — девчонки мы были вполне симпатичные, весёлые и общительные. Правда, лично я сразу и честно предупреждала очередного ухажёра, что дружу сугубо платонически. Элка более свободно подходила к вопросу отношения полов, а Таня, как и я, ждала принца и хранила себя для него.

Однажды среди дивных диких красот Байкала, наша Танюшка встретила рыцаря своего сердца. Полгода она переписывалась с инструктором из Иркутска, который две недели водил нас дикими тропами родного края, а на зимние каникулы взяла неделю за свой счёт и за его счёт полетела к нему. Назад они вернулись вдвоём, Таня — не без конфликта — уволилась из школы, собрала вещи и укатила на Восток, навстречу солнцу и счастью. Больше мы не виделись, хоть и планировали поначалу с Элкой взять ещё раз путёвку в те края и махнуть к нашей Тане в гости. Но, пока мы собирались, наступили времена суровых экономических и политических перемен: профсоюзы, прежде щедро оплачивавшие путёвки своим членам, перестали быть советскими, со всеми вытекающими из этого обстоятельствами, а собственных денег на такое далёкое путешествие катастрофически не хватало.

Мы знали, что Таня счастлива, у них с Володей двое детей, она работает в школе всё тем же учителем рисования и рисует сама.

«Здесь такие красоты, — писала нам она, — что рука сама тянется к кисти и краскам! А то, что вы успели увидеть тогда — лишь лёгкий отблеск невероятного богатства здешней природы». На это мы пожелали ей стать знаменитой и въехать как-нибудь в родной город на белом коне с персональной выставкой.

Так нас стало двое.

А в девяносто восьмом, осенью, в нашем городе проходил международный фестиваль документального и «параллельного» кино. Мы с Элкой, разумеется, не обошли его своим вниманием.

Да, к тому времени у моей подруги года два как был «бой-френд»… Удобное словечко, если мужчина, с которым ты живёшь под одной крышей, не является твоим законным мужем… Так вот, Элка готова была родить ребёнка от своего друга — сорок лет, как-никак, ещё немного, и можно забыть о собственных детях — но всё тянула и ждала, когда же её гениальный художник бросит пить хоть на полгода… Нет, он не был алкоголиком и даже пьяницей — так, среднестатистический потребитель горячительных напитков… Элкой двигало обострённое чувство ответственности за здоровье будущего ребёнка, и она всё пыталась «прочистить замусоренные организмы», которые и без того пребывали уже в рисковом возрасте. Тогда мы ещё не знали с ней о том, что опасениями только сильней притягиваешь всё, чего опасаешься. И не знали, что просто так ничего не случается…

Фестиваль проходил в бывшем Дворце Культуры Профсоюзов. Как-то, после одного из показов, мы с Элкой решили поужинать там же, в кафе, которое теперь стало клубом. К нам за столик подсели двое мужчин: один длинноволосый, белокурый, другой — бритый наголо. Белокурый говорил на вполне приличном русском, но с заметным акцентом. Он извинился за вторжение — свободных мест не найти — и представил себя и спутника. Оба были режиссёрами и привезли на фестиваль свои фильмы. Белокурый — высокий, широкоплечий, с рубленым суровым лицом, очень похожий на викинга — как оказалось, был потомком русских эмигрантов, осевших в Австралии. Звали его Ник. Ник Озерн — так сократили свою фамилию его предки, богатые архангельские купцы Заозёрные. Как звали второго — немца из Бонна — я уже не помню. Что-то совершенно немецкое — то ли Фриц, то ли Отто… История не о нём.

Бывает же такое: встретились взглядами, просчитали волну, и — готово. С Элкой и Ником всё стало ясно на десятой минуте: они даже к еде почти не притронулись. Ганс заскучал — он не понимал русского — поел, посидел немного для приличия и откланялся. Я тоже поела и стала прощаться.

Элка перевела на меня невменяемый взгляд, сказала: «пока, до завтра» — и снова ухнула в голубые глаза Ника, в его крупные красивые губы, светлые волнистые волосы… ну, и так далее…