Мужчины любят грешниц

– Красивая.

– Может, больная? Или умом тронулась?

Больная? Умом тронулась?

– Здоровая. Молодая, красивая, здоровая. – «Любимая», – прибавляю про себя.

– А чего ж тогда?

– Не знаю.

– Может, по работе или какой враг? Оговорил, а она молоденькая, жизненного опыта нету, вот и пропала. Молодые жизнью не дорожат, это в старости – скрипишь, ничего не осталось, ни здоровья, ни радости, а цепляешься, когтишься, за каждый день благодаришь. Может, случайно?

– Не знаю.

– Трудно, – говорит старуха, качая головой. – С таким тяжем.

Именно, с тяжем.

– Я пойду, я думал, может, кто видел…

– Нас тут не было. Мы тут четыре года, батька так и помер, как переехали.

Я не сразу понял, что она говорит о муже.

– Никто не видел, как она вернулась домой. Я подумал, может, спросить еще, вдруг кто вспомнит. Может, она была не одна, или…

– …кто шел следом, – подхватывает старуха.

Я киваю. «Или кто шел следом» взял письмо. Открыл дверь своим ключом, вошел и взял. Хотя необязательно – Лиска могла открыть ему сама. Но письмо он мог взять только после…

– Я получил письмо…

– Письмо? – Старуха впивается в меня осмысленным взглядом, даже рот раскрылся.

– Ее письмо.

– Ее письмо?! – ахает она. – Когда?

– Сейчас.

– Это как?

– Не знаю.

– А что написано?

– Прощается.

– Господи помилуй! – крестится она. – А кто ж послал?

Я пожимаю плечами.

Она сосредоточенно жует губами. Потом говорит вдруг:

– А ведь это тебя хотят извести! Враг!

– Какой враг, – бормочу я. – У меня нет врагов.

Я поднимаюсь. Дурацкая затея.

– Хочешь адрес Тарасовны? Они переехали.

– Не нужно, спасибо.

Она бормочет еще что-то, поспешая за мной в прихожую. У меня мелькает мысль оставить ей денег, но я себя останавливаю, боясь ее обидеть, понимая где-то внутри, что деньги для ее поколения – не все, в отличие от моего. Она и рада бы помочь, да только нечем, а деньги ни при чем.

Я выхожу на улицу, втягиваю холодный воздух с моросью, снова нахожу глазами балкон своей первой самолично заработанной квартиры, где был счастлив. Лиска осталась там, вдруг приходит мне в голову. По периметру – ящики с пожухлыми цветами. Когда-то там стоял старинный, чугунного литья столик, раскопанный Лиской на барахолке. Он так там и остался…

– Покажи фотографии, – просит Рената.

Мы сидим и рассматриваем фотографии. Наши с Лиской. Каждую она берет в руки, долго смотрит.

«Молоденькая, – вспоминаю слова старухи. – Они не ценят, не понимают. жизнью не дорожат…»

Беззащитная. Не пришла ко мне, не захотела.

Не посмела? Убийство? Кому она мешала?

– А о чем она писала? – вдруг спрашивает Рената.

– О чем угодно, – отвечаю машинально. – Ты думаешь…

– Вполне. Вдруг она нашла что-нибудь… компромат! – выпаливает она.

– Компромат? Лиска?

– Может, она и сама не знала, а он узнал…

Жду, что последует «помню, в одной пьесе», сжимаюсь внутренне, но у Ренаты хватает такта промолчать.

– Была такая версия, следователь говорил с коллегами, забрали ее бумаги, ноутбук, – отвечаю я.

Невольно вспоминаю Колдуна, о котором она хотела написать, а я не позволил. Я не позволил, но это ничего не значит – Лиска, упертая и самоуверенная, вполне могла ослушаться. Ослушалась, как оказалось. Ну и что? Ему не привыкать, я уверен, что о нем писали не раз, и не всегда восторженно. За такие слова, как «шарлатан» и «аферист», в наше время не убивают. Что можно было о нем узнать? Что он убийца? Убивает своих почитателей время от времени? Кладет на них дурной глаз? Доводит до чахотки и судорог?

– А те бумаги, что остались у тебя, ты читал? – спрашивает Рената, и я вздрагиваю.

– Они были у следователя, мне их потом вернули. Я их не читал. Поверь, менты бы ничего не пропустили. Понимаешь, у нее были другие интересы – она познавала мир, фантазировала, видела его, как стрекоза…

– Стрекоза?

– Где-то я читал, что у стрекозы сетчатые глаза, и каждая ячейка видит отдельную картинку. Вот так и она. Какие там разоблачения…

– Нужно еще раз поговорить с Ольгой. Позвони ей!

Я и сам собирался. Позвонить, встретиться и спросить… Кто она и чего добивается. У Алиски не могло быть такой родственницы, она никогда о ней не упоминала, вся ее коротенькая история как на ладони: мама умерла, когда ей исполнилось шестнадцать, отца она не знала, помогал ей друг матери, семейный мужик. Поначалу я думал, что между ними что-то было, но когда увидел его, понял, что ошибался. Простой добродушный дядька, она звала его дядя Паша. Разве люди не могут помочь друг другу просто так? Дать задаром, а не за выгоду? Он, когда бывает в городе, звонит, заходит, мы сидим и разговариваем под водку. У него ферма в районе Зареченска и интерес к политике, и нам всегда есть о чем поговорить: то банковский кредит, то международная обстановка. Эта Ольга – чужая, ее облик – фальшь, ее слова – ложь. Что она может знать? И откуда вообще она взялась? А если знает, то пусть скажет!