Мужчины на моей кушетке

Я не могла этого вынести. Я хотела рассказать Наташе все — но я не могла. Я была ужасно зла на Билла за весь вред, который причинял его эгоизм. Я чувствовала, как на моих глазах разрушается доверие женщины к себе, как рассыпается ее восприятие, как истина теряется в туманном искажении.

Как и некоторые другие клиенты, изменявшие женам, Билл действительно демонстрировал чувство вины и раскаяние, и у него хватало проницательности и честности, чтобы признать, что его поступки идут вразрез с собственной системой ценностей. Однако это его не останавливало.

Я думала о том, как становятся испорченными обычные люди. Это медленный внутренний процесс, который начинается сразу за границей осознания. Человек поначалу игнорирует тихий голосок, влекущий к чему-то, но он постепенно разрастается и крепнет, пока не становится могущественной силой, вроде бы непрошеной и захватнической, поселяющейся в костях и крови человека. Бурля, эта сила захватывает все тело и толкает его на действия, противоречащие высшим идеалам человека, морали и обязательствам, и его верность партнеру слабеет.

Этот голос становится все мощнее, он вопит «мне нужно» и «я хочу», превращаясь в навязчивое требование. Некоторых людей портит алчность, других — одиночество, третьих — зависть, ненависть к себе или ревность.

Билл был испорчен своей потребностью в любви.

* * *

Я никогда не знала, что ждать от Билла, настолько он был непредсказуем, но все равно оказалась не готова к той бомбе, которую он взорвал спустя несколько недель.

— Похоже, я влюбляюсь! — заявил он. — Я ответил на объявление в «Крейгслисте» и поехал в один бар в Бронксе. И тут входит роскошная молодая латиноамериканка…

— Ого! — только и вымолвила я.

— Жизнь-то налаживается! — добавил Билл.

Могу себе представить… Видимо, она оказалась той девушкой, которая наконец по доброй воле согласилась одновременно доминировать и заботиться?

— Я повез ее в обшарпанный мотель в Йонкерсе, — продолжал Билл. — Когда мы вошли в номер, она сказала мне, что она — парень. Можете в это поверить?!

Я лишилась дара речи — редкий случай, — так что просто позволила Биллу рассказывать дальше. Мы достаточно долго с ним работали, чтобы он автоматически ответил на вопрос «как вы при этом себя почувствовали?», который могла бы задать ему я.

— Клянусь, она была такая красивая, мне бы и в голову не пришло… Мне, наверное, полагалось выйти из себя, но в ней было нечто чарующее. Между нами вроде как что-то щелкнуло. Все, что мы делали, — это несколько часов сидели на постели и разговаривали. Она рассказала мне, что будет работать проституткой только до тех пор, пока не накопит денег на операцию по смене пола. Я уговаривал ее пойти учиться. С тех пор я провожу с ней много времени — иногда ради секса, а иногда мы просто общаемся. Я даже подвожу ее на машине к другим клиентам, чтобы иметь возможность пообщаться с ней лишние полчаса.

Лицо Билла сияло.

— Чем она отличается от других? — спросила я.

— Карла обращается со мной так, будто я ей и в самом деле небезразличен. Она слушает и видит меня, как никогда, наверное, не делала ни одна другая женщина. Вчера она сказала мне, что я кажусь одиноким и потерянным. Я даже не осознавал этого, но, полагаю, она права. И вот я разговариваю с этой девчонкой-парнем всего-то лет двадцати, рассказывая о том, какие муки причиняет мне пустота жизни — и она понимает. Да мне плевать, будь она хоть десять раз парень!

— Она действительно почувствовала вашу особенную потребность, — проговорила я. Какой блестящий маневр! Эта проститутка уловила, что дело не в сексе, что Билл не этого ищет.

— По-моему, она просто умница. Я вот думаю: что с ней было бы, если бы она родилась в Коннектикуте, а не в Бронксе, если бы не пришлось ей получать пинки от соседских ребятишек за то, что она вела себя как гомосексуалка? Какова была бы ее жизнь, имей она возможность получить лучшее образование или путешествовать? Знаете, Карла понятия не имеет, кто такие Ницше, Стейнбек или Пруст. Она никогда не слышала о президенте Рузвельте, или даже Трухильо, или об истории своей родной страны, Доминиканской Республики. Она никогда не выезжала из Нью-Йорка. Но я вам вот что скажу: она так проницательна, так мудра, что я, честное слово, ценю ее мнение больше, чем некоторых моих друзей. Если бы только ее «сырой» интеллект можно было каким-то образом воспитать, насколько иной была бы ее жизнь!

Билл не знал, как ему называть Карлу — мужчиной или женщиной, было ли ее поведение искренним или напускным. Все, что он знал, — это что он познакомился с человеком, который, как он верил, был способен его видеть , и это вернуло Билла к жизни.

К тому же во всех его историях о Карле прослеживался один лейтмотив: он много времени тратил на попытки убедить ее поступить в колледж. Он не мог поверить, что она никогда не задумывалась о возможности получить высшее образование. Билл начал покупать ей книги по истории, литературе, поэзии. Он выкупал ее на весь день и отводил в кафе, чтобы она там читала.