Мужчины на моей кушетке

— Могу себе представить, — проговорила я. До ужаса знакомая мужская проблема!

— Я хочу, чтобы она брала на себя контроль и понимала, что я хочу. Чтобы знала, как уложить мою голову себе на грудь, как целовать меня в лоб, поглаживая мой член. Я хочу, чтобы она нашептывала мне нежности заботливым тоном, велела мне расслабиться, обещала, что она обо мне позаботится. — Голос Билла дрожал от смущения. — Многие женщины не хотят этого делать. Они смотрят на меня, как на… подозрительного психа.

Говорите что хотите о состоянии Билла, но я не считала его психом из-за того, что он нуждался в ощущении этого аспекта женственности, пусть даже в представлении Билла он ассоциировался с сексом и проститутками. На самом деле его потребность была прекрасна.

— Проституток интересует только денежная сделка, — жаловался Билл. — Никакого настоящего соблазнения! Они просто не понимают… Им нужны только деньги вперед, никаких поцелуев, никакой нежности. Мне приходится проводить отбор. Иногда удается найти такую, как надо, и я плачу за то, что хочу. Но все равно это как-то механистично… за вечер у меня бывает не одна такая попытка.

— И это удовлетворяет вас? Вы чувствуете себя удовлетворенным?

— Да нет на самом-то деле. Все заканчивается, когда я устаю. Пытаться заставить проститутку быть нежной — все равно что пытаться выдоить молоко из камня. Обычно я прихожу в ужас от того, сколько денег потратил. Из-за всех этих долбаных сук я чувствую себя неудачником!

Сдерживаемая ярость Билла встревожила меня, но я отмахнулась от своей тревоги, потому что не хотела отвлекать его от того, что он силился высказать. Вместо этого я отразила его фрустрацию:

— Значит, вы хотите любовного взаимодействия от женщин, которые просто не желают вам его дать.

— Думаю, да. Я ищу теплоты … да, дело именно в этом. Я никогда раньше так это не называл, но вы правы. Я в жизни не знал, что такое теплота, так что даже не представлял, что именно ее я и ищу.

В этот момент мужчина двадцатью годами старше меня казался мне несчастным малышом, которого хотелось обвить руками и утешить. Вот что удивило меня больше всего прочего — собственное желание проявить заботу после того, как я выслушала историю о неверности: прежде эта тема вызывала у меня едва сдерживаемое отвращение.

Я попросила его рассказать мне все подробнее.

— Вы меня обезоруживаете, — сказал он, как будто впервые что-то осознавая.

— Почему вы так говорите?

— Не могу поверить, что все это вам рассказываю!

— Для меня это честь, Билл. — И я говорила искренне.

— Я чувствую себя… уязвимым.

— Вы действительно сейчас уязвимы. Как вы себя при этом чувствуете?

— Неуютно. Но с вами мне легко.

— Я рада. Особенно тому, что вы позволяете себе ощущать дискомфорт — и все же открываетесь мне. Это и есть мужество, Билл.

Сострадание к Биллу не покинуло меня и после того, как он ушел. На глаза наворачивались слезы при мысли о том, каким открытым он был со мной. Я привела в порядок диван, вымыла свою чашку и заперла кабинет на ночь. Должно быть, вот так приходит зрелость, думала я.

* * *

Что-то в Билле действительно возбуждало во мне некую первобытную женскую реакцию, поэтому во время следующего сеанса я попросила его рассказать о матери. Он описал ее как «алкоголичку, которая была занята только собой».

— Она закатывала вечеринки, меняла бойфрендов и всегда выглядела эффектной и счастливой, а я чувствовал, что только путаюсь у нее под ногами. На следующий день у нее всегда бывало похмелье, и она слонялась по дому в халате, то и дело укладываясь то на один диван, то на другой, и бесилась, когда я к ней лез.

Когда ему бывало особенно плохо, он забирался в материнский шкаф, обнимал ее длинный шелковый халат и находил в нем утешение.

Мать Билла заботилась о его повседневных потребностях, но сводила их взаимодействие к минимуму.

— Никакой настоящей нежности, родительских наставлений, теплоты или… — Билл резко оборвал себя — вероятно, так же, как ему приходилось обрывать себя в прошлом, когда его потребности оставались неудовлетворенными и он понимал, что бесполезно пытаться заставить мать реагировать на них.

Вместо этого он стал рассказывать мне о том, как недавно побывал в доме, где провел детство, блуждал из комнаты в комнату, и все старые чувства начали всплывать на поверхность. Одиночество. Ощущение, словно он снаружи и заглядывает внутрь через окно.

* * *

— Моя жена тоже не отличается особенной теплотой, но у нас отличная совместимость и хороший интеллектуальный контакт, — сказал он. И тут же поник, услышав из собственных уст эти слова. — Впрочем, она же русская, — добавил он, как будто это как-то объясняло ее темперамент.

— А как у вас с женой в сексуальном плане?

— На самом деле все отлично. Может быть, я слишком часто к ней пристаю, но мы занимаемся сексом минимум 4–5 раз в неделю. Наш секс очень физический, не слишком эмоциональный. Раньше я жаловался и хотел больше секса, но теперь просто оставляю ее в покое.

— Похоже, мы имеем дело с устоявшимся шаблоном.

— Искать женщин, таких же холодных, как моя мать?