Мужчины не боятся темноты

Иногда, не всегда, бывает так, что в самом страшном бою наступают длинные секунды затишья. Плотная тишина окутывает тебя в этот момент. Так вот сейчас Рудольф снова пережил похожее ощущения. Тварь, вырвавшаяся из тьмы, лишь обретала форму, и в какой-то звенящей тишине Рудольф видел, что пули не наносят ей вреда. Он увидел, как Моня подъехал к прямоугольнику расползающейся тьмы совсем близко и закричал прямо в этот чудовищный сгусток неестественной, похожей на клубы дыма тьмы:

— А евреи — не проигрывают!

В этот момент из его левого подлокотника под искалеченной рукой вырвался ослепительный белый луч. Моня крутанулся на своей коляске, рассекая живую тьму.

Рудольф почувствовал крик. Отчаянный. Жалобный. Полный боли, крик бога.

И тогда наступила тишина.

Тьма опала, нехотя развеялась, как сигаретный дым в комнате, истекая темными линиями и растворяясь без следа. Но не все пропало бесследно. На том месте, где она вырвалась из тени на полу, осталась статуя настолько белая, что глазам было больно смотреть. Неоконченная, немного размытая, расколотая пополам статуя прекрасной девушки. Рудольф никогда не страдал чопорностью, но даже в мыслях он не мог назвать это трупом. Нет, это было произведением искусства, чем-то большим, чем человек. Образ, идея олицетворенная. Рудольф смотрел на линии, изгибы, намеки на черты, и просто не мог поверить в свои чувства. Знаете ли вы любовь, сильную настолько, что вы чувствуете её физически? Вас бросает в жар, как в песках раскаленной пустыни а ваше тело не слушается, вы потеете как никогда, становясь мокрым, вы тяжело дышите, но в то же время вам безумно холодно, ваша кожа покрыта мурашками, сердце словно съёжилось от холода, волосы встали дыбом. Вам больно до наслаждения, и вы не можете оторвать взгляд от красоты, что важнее всего в мире, что важнее, чем сам мир. И в тоже время, в эти же самые мгновения, когда Рудольф переживал этот невероятный чувственный экстаз беспредельной любви, он видел и ужас. Страшный, непередаваемый ужас. Ужас, отдающийся болью в каждом ударе сердца. Ужас, который никогда не понять. Возьмите нож, воткните его в свои конечности и поскребите свои кости, и только тогда вы сможете получить представление о том чувстве, что захлестывало в этот момент Рудольфа. Рудольф закричал, от боли, от страха, от счастья и от любви. А потом он потерял сознание.

День 7

— Что бы вы мне сейчас ни сказали, я вам скажу лучше, — механическим голосом заявил Михаил. Михаил уверял, что проникся благодарностью к Рудольфу за спасение и оттого приезжает к нему в палату поболтать и поддержать. Он не мог ходить и передвигался на кресле с электроприводом. В прошлый раз Рудольф кинул в него планшетом после того как тот просидел у койки Рудольфа больше двух часов. Михаил не умел молчать, и к тому же собеседник, который не мог ответить, его вполне устраивал. Особенно ужасно было, когда Цемель пытался рассказывать анекдоты. К счастью, сегодня пытки общением не будет. Сегодня приезжает Моня. Вернее, Моня приедет к вечеру, но и Цемель раньше обеда не появлялся.

— Цемель, неужели вам мало порвать пасть чтобы заткнуть, — вяло ругался Рудольф.

— Рудольф, как вы себя чувствуете, только честно? — с участливым взглядом спросил Цемель, не обращая внимание на тон Рудольфа. Вернее, прозвучало это из ларингофона у него на шее. Его голосовые связки были повреждены, если не сказать разрушены. Да и высокая жутковатая металлическая конструкция, фиксирующая развороченную челюсть, тоже не способствовала ораторскому искусству. Но Миша в полдня овладел искусством говорить через ларингофон, не разжимая губ, и теперь его было не остановить. Рудольф холодно подумал, что раз у Цемеля разрывы мышц в ротовой полости, то у него наверняка довольно болезненная процедура перевязки. Скорее всего, у Цемеля ежедневно утром меняют тампон, да еще и обрабатывают раны внутри рта антисептиком. Трудно сказать, насколько это больно, но приятной процедуру уж точно не назовешь. Поэтому показная бодрость дается Михаилу нелегко.

— Я тут немного поговорил с врачами — вы не поверите, они думают сохранить что-то в секрете в Израиле — И так вот, моя бабушка учила папу местного мозгоправа. И что бы вы думали? Он был последним троечником! А сейчас ходит, как будто важный. Впрочем, я не о том. Вы знаете, вы насмотрелись странного, и теперь вам пророчат эмоциональное отчуждение, глубокую депрессию и суицидальные срывы. Но, к счастью, сейчас есть такие таблетки, вы от них будете бегать и смеяться как ребенок!

— И так же пускать слюни, — добавил Рудольф.

— И я тут перекинулся с вашим психологом парой слов, он сказал, — Цемель наклонился и понизил громкость динамика, — вам можно даже кокаин. Он обещал поговорить с Моней, чтобы немного достать. Я практически обо всем договорился, но вы же не забудете о благодарности для старого друга…

— Цемель, я не в настроении. Дайте мне спокойно полежать. Не можете молчать — уйдите! — прохрипел Рудольф. — Вы мне надоели.