Мужчины не ее жизни

В ходе длинного обеда Ханна осторожно спросила Рут, сколько та просит за сагапонакский дом. Сумма была настолько внушительна, что Эдди выплеснул себе на колени изрядно клюквенного соуса, а Ханна холодно сказала Рут:

— Может, поэтому ты его так и не продала. Может, тебе стоит спустить цену, детка.

Эдди уже расстался с мыслью, что этот дом когда-нибудь будет принадлежать ему, и, конечно, ему давно уже не хотелось разделить его с Ханной, которая все еще пребывала «между любовниками», но тем не менее умудрилась блистать красотой весь уик-энд на День благодарения. (Рут заметила, что Ханна в обществе Харри предпринимает немалые усилия, чтобы выглядеть красоткой.)

Теперь, когда Ханна опять уделяла внимание своей внешности, Эдди не замечал ее — ее прелести мало что для него значили. Рут была так очевидно счастлива, что отчаяние целый год тосковавшего по ней Эдди перестало быть таким острым; он снова, как то ему и полагалось, был влюблен в Марион. Но была ли у него хоть малейшая надежда увидеть Марион или хотя бы получить от нее весточку? Два месяца уже прошло с того дня, когда он отправил ей свои книги, но он так и не получил от нее ни слова в ответ. Эдди (как и Рут, которой Марион тоже не ответила) уже расстался с надеждой получить письмо от Марион.

Да и чего можно было ждать по прошествии почти сорока лет? Что Марион представит хвалебные отзывы о своем поведении в Торонто? Что она пошлет им эссе о своем опыте экспатриации? Нет, даже Рут и Эдди не могли ждать ее появления на второй свадьбе Рут.

«В конце концов, — прошептала Ханна на ухо Харри, когда тот подливал вино в ее бокал, — на первой ведь она не появилась».

Харри знал, когда нужно переменить тему. Он просто — импровизируя, как всегда, — начал нечто вроде бесконечной оды огню. Никто не знал, как на это реагировать. Единственное, что всем оставалось, это слушать. Харри даже одолжил грузовичок у Кевина Мертона и привез охапку вермонтских дров на Лонг-Айленд.

Эдди уже заметил, что Харри одержим каминами, дровами и огнем. Эдди не был так уж очарован хвалебными песнопениями Харри, которые продолжались на протяжении всего обеда. (Когда Эдуардо и Кончита отправились домой, Харри все еще продолжал развивать эту тему.) Эдди гораздо больше нравилось, когда Харри говорит о книгах. Эдди встречал не так уж много людей, которые прочли бы столько книг, сколько прочел Харри, за исключением покойного отца Эдди — Мятного.

После обеда, пока Харри и Эдди мыли посуду, а Ханна готовила Грэма ко сну и собиралась прочесть ему какую-нибудь сказку на ночь, Рут стояла под звездами у бассейна — его уже накрыли на зиму, а воду частично спустили. В темноте имеющая форму буквы U живая ограда из бирючины, окружавшей бассейн, служила огромной оконной рамой, сквозь которую она смотрела на звезды.

Рут даже не помнила тех времен, когда здесь не было ни бассейна, ни бирючины, когда газон был нескошенным лугом, вызывавшим споры между ее отцом и матерью. Теперь ей пришло в голову, что в другие холодные ночи, когда кто-то другой мыл посуду, а ее отец или бебиситтер укладывали в постель ее и рассказывали ей какую-нибудь сказку, ее мать, возможно, стояла в этом дворе под этими же безжалостными звездами. Марион тогда не устремляла взгляд в небеса и не чувствовала себя счастливой, как сейчас ее дочь.

Рут знала, что ей повезло.

«Моя следующая книга должна быть о счастье, — подумала она. — О том, что счастье и несчастье распределяются неравномерно если не в момент рождения, то в ходе жизни, под юз-действием независящих от нас обстоятельств, в ходе, казалось бы, случайных и никак не связанных между собой событий — встреч с людьми, коль скоро мы встречаемся с ними, и в зависимости от того, встречают ли (и если да, то когда именно) эти люди кого-то другого».

На долю Рут выпала лишь малая толика несчастий. Почему ее матери достался такой жребий?

«Ах, мамочка, — сказала Рут холодным звездам, — ну, приди, порадуйся своему внуку, пока еще не поздно».

Наверху в главной спальне — и на той же самой двуспальной кровати, где она занималась любовью с Тедом Коулом, — Ханна Грант все еще пыталась читать перед сном внуку Теда Коула, которого тот так и не увидел. Продвигалась вперед Ханна с трудом; ритуал чистки зубов и выбор пижамки занял больше времени, чем она предполагала. Рут сказала Ханне, что Грэм помешан на книгах о Мадлен[56], но Грэм вовсе не был в этом уверен.

— На какой это из них я помешан? — спросил Грэм.

— На всех них, — сказала Ханна. — Выбери, какую хочешь, и я тебе ее почитаю.

— «Мадлен и цыгане» мне не нравится, — сообщил ей Грэм.

— Хорошо, эту я тебе не буду читать, — сказала Ханна. — Мне она тоже не нравится.

— Почему? — спросил ее Грэм.

— По той же причине, по которой она не нравится тебе, — ответила Ханна. — Ты выбери, какая тебе нравится. Выбери любую из них.

— Я устал от «Спасения Мадлен», — сказал ей Грэм.

— Вообще-то и меня от нее тошнит, — сказала Ханна. — Ты выбери, какая тебе нравится.

— Мне нравится «Мадлен и плохая шляпа», — решил мальчик, — но мне не нравится Пепито. Очень не нравится.