Мужчины свои и чужие

Новогодняя вечеринка у Кирстен и Патрика прошла за­мечательно. Собралось около пятидесяти гостей, с удоволь­ствием налегавших на восточные блюда, на которых настояла Кирстен. Вино текло рекой, все от души веселились, и даже небольшие стычки между коллегами Патрика не нарушали общего веселья.

Кирстен правила балом в золотом платье от Карен Мил-лен, флиртовала со всеми подряд и глушила водку бокал за бокалом. Она оставила Эмму с родителями в углу столовой, и, когда Пит отправился за вином для себя и Джимми, все замолчали, что разительно контрастировало с общим шумом и гамом.

Эмма, которой нельзя было пить, потому что ее назначи­ли водителем, лениво крошила булку и тайком посматривала на часы. Уже почти шесть. Они с Питом сказали родителям, что собираются еще на одну вечеринку, чтобы уйти порань­ше. На самом деле им просто хотелось тихонько посидеть дома.

Внезапно ее внимание привлек звук падающих капель. Эмма повернула голову, взглянула на мать – и замерла. Анна-Мари смотрела прямо перед собой, бокал, который она держала в руке, наклонился, и вино из него лилось на пол. По ее лицу текли слезы. Эмма уставилась на медленно лью­щееся вино и не знала, что ей делать.

– Мама, – прошептала она.

Когда Анна-Мари перевела на нее покрасневшие глаза, Эмму поразило то, что она в них увидела: безумный страх.

– Я боюсь, Эмма! – воскликнула Анна-Мари. – Не по­нимаю, что со мной происходит. Я совсем перестала сообра­жать…

Рука матери дернулась, и вино полилось ей на колени, ] пачкая юбку. «Совсем как кровь», – в ужасе подумала Эмма. Она попыталась отнять у матери бокал, но Анна-Мари дер­жала его так крепко, что это ей не сразу удалось, и часть вина пролилась на ковер. Потом Эмма опустилась на колени перед стулом матери и обняла ее.

– Мамочка, – приговаривала она, – все хорошо, я здесь и папа тоже.

– Но ты не всегда со мной, а мне слышатся голоса, и я все забываю, – простонала Анна-Мари.

Эмма продолжала обнимать ее, но мать плакала и плака­ла. Господи, почему Джимми ничего не делает?

– Папа, – прошептала Эмма, – взгляни на маму. Помо­ги ей!

Но Джимми, казалось, оцепенел, увидев слезы на щеках жены.

– Помогите мне, помогите мне, помогите мне! – внезап­но громко закричала Анна-Мари.

Голос ее разнесся по всей комнате. Эмма видела, как вы­шел из кухни Пит и замер с округлившимися глазами. Ей ка­залось, что все вокруг двигаются как при замедленной съемке.

– Мам, – уговаривала она, – пожалуйста, не расстра­ивайся. Я обещаю, мы тебе поможем…

– Нет, ты лжешь! Вы все против меня! – взвизгнула Анна-Мари, вскакивая на ноги. Она размахивала руками, сбрасывая со стола тарелки и бокалы. Посуда со звоном по­летела на пол. – Как ты можешь так поступать со мной?! Я туда не пойду, не пойду!

– Мам, все хорошо. Мы здесь, с тобой, никто никуда не собирается тебя отправлять.

Пит быстро поставил бокалы и бросился на помощь Эмме.

– Все в порядке, Анна-Мари, – ласково произнес он, обняв ее за плечи. – Все хорошо. Мы о вас позаботимся.

Казалось, его спокойный голос подействовал. Она пере­стала сопротивляться и тяжело опустилась на стул. Пит и Эмма присели на корточки по обеим сторонам стула.

– Мам, это я, Эмма. – Она старалась говорить спокой­но, но ей это нелегко давалось, потому что внутри все дрожа­ло. – Папа, помоги нам.

Голос Эммы вывел Джимми из транса.

– Да, – пробормотал он, оттолкнул Пита и обнял же­ну. – Анна-Мари, я здесь, с тобой. Ни о чем не беспокойся. Все будет хорошо.

Она привалилась к его огромному телу, длинные, золотистые волосы выбились из-под заколки и небрежно упали на спину.

– Пойдем домой, – твердо сказал Джимми, нежно при – жав к себе жену.

Кирстен не хотела, чтобы Патрик уезжал, но он отвез Анну-Мари и Джимми в своем «БМВ» домой. Эмма и Пит ехали следом.

– Нужно пригласить врача, – сказала Эмма, все еще дрожа.

– Обязательно, – поддакнул Пит.

Но у Джимми О'Брайена было другое мнение. Пока Эмма наверху помогала матери переодеться, она слышала его крик в гостиной:

– Нам не нужен врач! Она совершенно здорова. Небольшая депрессия – вот и все!

– Прости, Джимми, – послышался голос Пита, – но на этот раз ты в меньшинстве. У Анны-Мари не просто депрессия. Она больна, она вполне способна навредить себе. Я звоню врачу. Мне совесть не позволяет бездействовать, когда с ней может быть что-то серьезное.

Эмма изо всех сил прислушивалась: что же будет дальше? Заговорил отец, только на этот раз он был не похож на само­го себя. Голос усталый, слабый, совсем не такой, какой она привыкла слышать.

– Если они положат ее в больницу, что я буду делать?

– Прости, дорогая, – улыбнулась Анна-Мари, тщетно пытаясь застегнуть пуговицы платья. – Я почему-то разозли­лась на тебя там, у Кирстен. Извини, я не хотела. Не знаю, что на меня нашло.

– Все нормально, мама, – сказала Эмма, застегивая ей пуговицы. – Скажи мне, вот ты говорила, что все забываешь. Что именно ты забываешь?

Мать рассеянно моргнула.