Мужчины

— Я ее сначала помучаю, а потом сделаю немножко более либеральной, чем Россию, и они будут снова красиво корчиться от всех своих комплексов сразу. А я буду опять за них болеть в футбол и хоккей. При советской власти я не мог болеть за русских, всегда болел против них, за кого угодно, только против них, а потом, после 91 года, это пришло само по себе, вдруг заболел за наших, приобщился к первичным формам национализма.

— Знает ли что-нибудь Средняя Европа о России?

— Как бы плохо я ни знал Среднюю Европу, она знает Россию хуже, чем я — ее. Нет, конечно, они когда-то прочли Толстого с Достоевским и даже некоторые дочки водителей пригородных автобусов вошли в детали, но все это — не то. Не в коня корм. Что они знают о России? С одной стороны, они слышали от своих бабушек, что русскому нельзя доверять, даже если русский приходит с подарком. Эти покойные бабушки были правы. Как русским доверять? Русские никого, кроме себя, за людей не считают, а если учесть, что они себя считают за говно, то все сходится. С другой стороны, русские — противовес слишком холодному — для Средней Европы — Западу. То есть русские — слишком горячие. То есть Средняя Европа — это как кран-смеситель холодной и горячей воды. В идеале.

— А на самом деле?

— На самом деле из обоих кранов едва капает.

— Так духовно обделены?

— Для здорового духа — чем меньше, тем лучше.

— Они здоровые?

— Почему это они здоровые?

— А какие?

— Да никакие. Обычная Средняя Европа.

Всадник без головы (Борис Гребенщиков)

Если культура теряет голову, то это еще не значит, что мы теряем культуру.

Впрочем, культура уже не сакральное слово. Я обещаю, что будет немало обиженных. От 10 % до 30 % — наебанных. Учителя дешевеют на глазах.

В тулупах, с шапками набекрень, они стоят с недоуменными лицами поодаль. Поражает, однако, не их невостребованность, а их физическое разорение. Они учительствуют в распаде и в полном распаде. Один — пьяный, другой — дурак, третий — с пустыми глазницами, четвертый — перхотный, пятый — мошенник, шестой — во френче, седьмой — карлик, восьмой — баба-яга с расстегнутой ширинкой, девятый — неврастеник, десятый — тонкий мудак и аграрий, одиннадцатый — за генерала Власова, двенадцатый — резко против.

Апостолы не чистят ни зубов, ни ботинок. С зубами у них — дыра. Апостолы не маршируют в модную парикмахерскую, не бреют подмышек, не моют рук после жидкого испражнения, не стригут ногти на ногах, но зато обкусывают их на руках. Косые, кривобокие, горбатые, перекуренные, похмельные, нестильные, гайморитные, зажатые, психастенические, импотентные, боящиеся минета, не умеющие спросить, где здесь туалет, где — притон с блядьми.

Квадратные колеса гуманизма, оценщики, судьи, запретители, паникеры, всю жизнь обещавшие взяться за руки, но так и не взявшиеся, хотя и сбившиеся в кучку, многословные, витийствующие, болтливые, религиозно одномерные, одноглазые, черно-белые, головные, никогда не пробовавшие даже травки, незатейливые шутники с театральными жестами. Книжники, плохо умеющие читать, не умеющие радоваться, во всем видящие происки разных разведок, плохо танцующие, всю жизнь вспоминающие свое убогое детство, первую встречу с морем, политически воспаленные, старосветские бабники с усталой печенью, суетливые, понурые, не выходящие за горизонт, ворчливые, с тухлой энергией, не умеющие любить тело.

Стихотворение для них — сильнее глубокого массажа.

Париж для них — экзотика.

Лондон — мука левостороннего движения.

Амстердам — сплошная педерастия.

Китай для них — председатель Мао Цзэ-дун.

Корея — теория и практика чучхе.

Пастернак для них — гениальный автор «Доктора Живаго».

Духовность для них — свет в окошке.

Духовность для них — поп с укропом.

Духовность для них — музей и музей.

Русская история для них — синоним страдания.

Спасение России для них — социальный проект.

Компьютер для них — ухудшенный вариант пишущей машинки.

Мотоцикл — распространитель шума и смерти.

Частный самолет для них — символ роскоши.

Роскошь для них не существует.

RNR для них — пустой звук.

Они спят на неудачных кроватях, с неудачными женами, не умеющими готовить.

Что едят мои апостолы?

Они едят морковные котлеты и фильмы Тарковского.

Иосиф Бродский производит на них впечатление.

Карлос Кастанеда для них отрава.

Окуджава — эпицентр культурной жизни.

Высоцкий — повесть о настоящем человеке, косящем под блатного.

Окуджава — ближе, но Высоцкий — тоже не далеко.

Духовность для них — это развитое чувство коллективной вины.

Духовность для них — принародная боль за народ.

Мои апостолы родились в толстом журнале.

Мои апостолы не любят шаманов.

Мои апостолы — замороженный век Просвещения.

Утроба матери на их языке не называется детородным органом.

Далай Лама для них — народный герой, но не больше.

Синагога для них — спорный вопрос. Синагога в России для них — проблема.

Галлюцинация для моих апостолов — это враг культуры.

Глоссолалия для них — бессмысленные выкрикивания.