Мужей много не бывает

Весь день я думала о том, как не ходить самой на эту встречу. Я хотела послать кого-нибудь вместо себя — но только кого? Амели ясно дала понять, что не желает в это ввязываться, — она в обиде на меня за то, что я не последовала ее, мягко говоря, наивному совету и не объяснилась с Филипом. Адвокат? О нем не может быть и речи — я ведь нарушила закон. Я даже в спальне наручников не терплю — никаких, даже отделанных мехом, — так что мысль о настоящих, стальных «браслетах» неминуемо вызывает у меня сильнейший приступ паники. Я думала и о том, чтобы нанять частного детектива, но представила себе мужчину в лоснящемся костюме, чуть не до дыр протертом на локтях и коленях, — низенького и толстого, сующего в рот самокрутки одну за одной и брызгающего слюной при смехе. Этот образ был настолько отвратителен, что мне стало дурно. Да, это неприятное дело, но Стиви ведь не всегда был моим грязным секретом. Когда-то я его очень любила. И хотя бы ради этого, несмотря на всю неловкость ситуации, я должна явиться на встречу лично и попробовать все объяснить.

— Скажи, Лаура говорила с тобой обо мне? — неуверенно начинаю я.

— Нет. Она говорила о своей подруге Белле Эдвардс. Я знаю — или знал — тебя как Белинду Макдоннел. — У него в голосе проскальзывают обвинительные нотки.

— Белла мне больше нравится, чем Белинда. Оно мне как-то больше… подходит.

— А что не так с Белиндой? Оно недостаточно шикарное для твоей новой лондонской жизни?

Я с негодованием смотрю на Стиви, но не могу сразу придумать подходящего ответа — потому что он прав на все сто. Правду сказать, даже если бы родители окрестили меня Флавией, Камиллой или Джемаймой, я бы, наверное, все равно сменила имя, уехав из Эдинбурга. Он что, так и не понял? Я хотела оставить все за спиной.

— Неплохой паб ты выбрала для нашего разговора, — озвучивает свое наблюдение Стиви. — По крайней мере, я вижу в этом прежнюю тебя.

Я осматриваюсь по сторонам, старясь понять, с какой целью он так ясно показывает свое враждебное отношение ко мне. Вне всякого сомнения, он хочет меня оскорбить. Да, этот паб напоминает питейные заведения Кёркспи, и мы часто сидели в таких, когда были студентами, но не думает же Стиви, что я выбрала его, потому что мне тут понравилось.

Этот паб просто мерзкий. Грязный, как последний нищий, он нагоняет тоску. Воздух, ковры и сиденья стульев пропитались застоявшейся алкогольной и табачной вонью. Минуту назад я была в туалете — хотела сполоснуть водой лицо, — и запах блевотины там, оставшийся, скорее всего, от излишеств прошлого вечера, не перебивался даже химическим запахом дешевого моющего средства.

Сейчас всего полпятого, но в пабе уже людно. Неприятные на вид старухи, слишком жирные для того, чтобы удобно устроиться на стульях, сидят, по-мужски расставив ноги и тем самым выставив на всеобщее обозрение старые чулки и расплывшиеся, покрытые сеткой вен бедра. Их спутники — сплошь тихие, немногословные старики, которые выглядят так, будто ни разу в жизни не ели досыта. Я уверена, что попадание в их организм витамина или, не дай бог, минерала приведет к тяжелейшему анафилактическому шоку. Пара мужиков лет под сорок играет в домино. Джинсы у них заляпаны краской и штукатуркой — ясно, что они только что со стройки. Перед всеми (кроме меня) стоят пинтовые стаканы со светлым пивом или густым темным «Гиннессом». Я пью диетическую кока-колу. При нормальных обстоятельствах меня можно сюда затащить, только предварительно оглушив. Я выбрала этот паб потому, что здесь нас не увидит никто из знакомых.

— Могла бы написать, — говорит он.

Похоже, общие темы исчерпаны. Я не знаю, как начать, но не собираюсь оскорблять его, притворившись, что не понимаю.

— Надо было, — признаю я.

— Почему тогда не написала?

— Не знаю.

— Все эти годы всякий раз, когда я вспоминал о том, что произошло между нами, я надеялся, что мне просто приснился дурной сон.

— Спасибо, — говорю я.

Почему я сказала это с такой горечью? Разве меня не посещала та же самая мысль?

— Я не имею в виду наш брак, Белинда. Я имею в виду то, что мы сначала скрывали его, а потом разбежались, — и я даже не знал, где ты и что с тобой.

Я неловко ерзаю на стуле.

— У нас ничего не получалось.

— Да, — подтверждает Стиви. — Не получалось.

Он не пускается в объяснения, почему не получалось. И в его голосе не слышно сожаления — а в конце концов, чего я ожидала? Все это было сто лет назад и быльем поросло. Я не хочу предаваться ностальгическим воспоминаниям. Я хочу развода. Мы должны действовать быстро и бесстрастно — насколько это возможно. Мы должны порвать с прошлым и обеими руками вцепиться в будущее.

— Это было давно. Мы оба сильно изменились, — говорю я.

— Ты уж точно. — Стиви отхлебывает из стакана.

Он всегда был мучительно честен, на грани бестактности. Ему было глубоко плевать, кто что думает о нем, и это странным образом приводило к тому, что все окружающие его уважали. Я всегда восхищалась этим его качеством, но сейчас я боюсь, что оно станет помехой.