Мужество

– Я? – вскричал Сема. – У меня не хватило бы денег на восьмушку того, что я везу. И неужели я мог думать только о себе? Или вы думаете, что раз меня послали лечиться, так я лежал на пляже и ковырял в носу? По моим докладам три комсомольские организации приняли над нами шефство и послали подарки. Трусики, майки – раз, музыкальные инструменты – два, спортивные принадлежности – три. А потом я пошел в «Друг детей» и сказал: «Что же, вы будете сидеть сложа руки, и вам нет дела до наших будущих молодых граждан?!» Уверяю вас, я сумел их убедить, они послали со мной тысячу метров полотна, пять детских ванночек и еще кое-какую мелочь.

Лидинька хохотала. Гроза Морей в восторге обняла Сему, и конец вечера они так и просидели в обнимку.

– Девушка, ты еще сбежишь от меня с чужим женихом, – добродушно сказал Иван Гаврилович.

– А неужели мне всю жизнь с тобой сидеть, со старым чертом? – откликнулась Гроза Морей. – В комсомольском городе да не завести комсомольца!

– Так ты хоть до места доберись…

– А вдруг на месте будет некогда?

Лидинька с удовольствием заметила, что Танюша ни разу не рассердилась на мужа за всю дорогу.

– Да, уж на месте будет некогда! – серьезно поддержал Сема.

На второй день разговоры носили более конкретный характер, – уже решалось, как взяться Грозе Морей за благоустройство бараков, шалашей и магазинов, где работать Лидиньке, как организовать стрелковый тир, в котором Лидинька должна стать инструктором. Уже волновался Сема, где бы достать ружья, и жалел, что не подумал о них в Одессе и в Москве, и решил, что сразу по приезде в Хабаровск отправится с Лидинькой добывать ружья.

На третий день снова начались рассказы о стройке, о героях, о забавных случаях… Скольких комсомольцев они уже знали так хорошо, как будто работали бок о бок с ними в тайге и грелись вместе у костров!

А имени Коли Платта они так и не слыхали. Лидинька боялась спрашивать сама и запретила спрашивать другим. Ее томили предчувствия. Нет, нет, она ничего не хотела знать. Она едет строить, она хочет строить, она не хочет печалей… Приедет, все увидит сама.

Она не отпускала от себя Сему. Она по привычке кокетливо смеялась над ним – такой бровастый, такой глазастый, такой хвастун! Впрочем, она прекрасно знала, что если Сема и привирает, то привирает от чистого сердца, от желания захватить и потрясти слушателей.

Лидинька познакомилась в поезде со многими дальневосточниками: командирами, рабочими, хозяйственниками, инженерами, моряками, летчиками. Они все охотно рассказывали про Дальний Восток и, видимо, тоже привирали. Но хотя они и поругивали край – кто за отдаленность от культурных центров, кто за жилищные трудности или за другие местные беды, Лидиньке было ясно, что любят его все. Это была особая любовь, рожденная в победах над трудностями, укрепленная личным участием в созидании края, – а поэтому очень крепкая и ревнивая. Как бы ни ворчал человек (он имел на это право, он ворчал на самого себя), он не допускал даже сомнений в том, что край – замечательный, исключительный, наиболее интересный, наиболее достойный любви и почтения.

Одним из пристрастий дальневосточников были патефоны. В каждом вагоне везли по несколько патефонов. С утра до ночи то тут, то там звучала музыка. Сема тоже вез патефон и целый ящик пластинок, которые он, по собственному признанию, «и получил, и отобрал, и так взял». По вечерам в вагон-ресторане танцевали, не обращая ни малейшего внимания на толчки вагона.

Здесь-то и произошло знакомство с Диной Ярцевой.

Лидинька первая заметила красавицу и указала на нее другим. Красавица была весела и кокетлива; она танцевала без передышки. Ее спутник казался влюбленным до потери разума.

Сема, любивший все знать, быстро выяснил, что она едет в международном вагоне и что все население этого вагона влюблено в нее. Сема подсел к ее спутнику – молодому застенчивому инженеру – и прибежал от него необычайно взволнованным и бледным.

– Это невеста Круглова, – сказал он таким тоном, как будто случилось большое несчастье.

Дина кончила танцевать и села за свой столик. Инженер что-то сказал ей; она вскрикнула, вскочила и пошла прямо к Семе, протянув руки:

– Вы друг Круглова? Как я рада! Боже, как я рада! – Она подсела к их столику. – Ну, расскажите же, расскажите мне о нем, о вас всех! Костько! – крикнула она. – Идите сюда!

Она была нежна и требовательна. Она быстро пленила всех. Сема забыл свое огорчение и стал рассказывать. Он не жалел красок для восхваления Круглова.

– Я знаю, знаю! – сказала Дина. – Я знаю, он совсем особенный человек! – и метнула торжествующий взгляд на поникшего Костько. – Я потому и люблю его, что он самый лучший на свете.

Она говорила, как царица, чья любовь дается в награду за подвиги, и видно было, что она просто не поймет, если кто-нибудь в этом усомнится.

– Да, – сказала Лидинька, когда они вернулись в свой вагон, – она очень красивая, но это совсем не то…