Он знал, что его право очень шатко. Обращаться к Тоне бесполезно – он заранее знал ее ответ. Кто-то должен помочь ему. Но кто? К кому пойти? Кто захочет? Клава… Нет, она скажет то же, что сказал Круглов. Епифанов? Он слишком дружен с Семой Альтшулером, и Лидинька никогда не позволит ему. Лилька? Но она не сумеет, даже если захочет.
Катя Ставрова готовила к открытию новый образцовый магазин, где панели были выкрашены масляной краской и прилавки покрыты мрамором. Ее фигурка вся округлилась, расширилась, беременный живот был плотно обтянут узким халатом, но ее походка была все так же легка и лицо сохранило выражение девичьей непосредственности и добродушного лукавства.
Открытие магазина веселило ее и пробуждало мысли, от которых становилось еще веселее жить. Ведь она удрала именно от торговли, от прилавка! Ирина упрекала ее: «Романтики хочешь?»
Пританцовывая вокруг прилавка, на котором она расставляла товары, Катя распевала во весь голос:
Она выкатывала круглые красные сыры, подвешивала колбасы, строила башни из консервных банок и продолжала выкрикивать свою песню:
Она подошла к зеркалу и критически оглядела свою округлившуюся фигурку. О-го-го! Завмаг толстеет с каждым днем… «И действительно толстеет!» – тотчас спела она и замерла, потому что неизвестное существо в ее теле бурно завертелось, толкаясь в стенки живота.
– А мой мальчик физкультурник, – пропела она, когда возня затихла. – Он боксер! Боксер! Весь в Бессонова! А пожалуй, и в меня и в меня! А пожалуй, в нас обоих. И это очень хо! – ро! – шо!
Она быстро оглянулась, почувствовав за спиной присутствие постороннего. Сергей подмигнул ей, смеясь, – он слышал ее песню. Ему было легко говорить с ней.
– Ты будущая мать. Ты поймешь…
Поняв, что разговор будет серьезным, Катя приняла таинственный и сосредоточенный вид. Она внимательно выслушала Сергея, сочувственно кивая головой, но, выслушав, сказала:
– Это все верно… Только ты брось. Не выйдет.
– Да я имею право! Это мой сын.
– Зачем же ты удирал от него?
Сергей разозлился, потому что Катя была права.
– Хватит об этом. Я вернулся. Я уже не такой, как тогда.
– Но и Тоня уже не такая. Она замужем… Сема принял ее ребенка как своего…
– Это очень благородно. Но я здесь, и отец все-таки я, и Тоня не может… Она же любила меня, ты знаешь…
Катя тоже разозлилась:
– А ты не знаешь, что теперь она любит Сему?
Ему говорили это. Но он не верил. Он слишком живо помнил, как она любила его. Он сравнивал себя с Семой. Ему казалось, что она подавила в себе былую любовь, что она не может, не может любить другого и забыть его…
– С ним она тоже слышит музыку с неба? – со злостью бросил он.
Катя не поняла, о какой музыке с неба он говорит, но, не желая сдаваться, заносчиво ответила вопросом на вопрос:
– А ты слышал, как она поет?
Она сбила с него спесь. Он поник головой. Торжествуя, Катя заговорила уже по-хорошему:
– Я тебе посоветую, Сережа. Хочешь поступить честно? Так не шебарши. Лучше всего забудь. А не можешь – пойди и поговори начистоту. И не с Тоней, а с Семой.
Она обещала устроить ему встречу с Семой так, чтобы Тоня не знала. Через день она сообщила ему, что в намеченный час Сема Альтшулер будет ждать Сергея в лаборатории по испытанию бетона на доках.
В лаборатории, кроме Семы, находились инженер Костько и подсобный рабочий. Шло испытание на прочность и водонепроницаемость новых проб бетона. Серые кубики бетона загромождали комнату. Сергею пришлось переступить через них, чтобы пройти. Сема пожал ему руку и нагнулся за кубиком. Устанавливая кубик на гидравлический пресс, он искоса изучал решительное лицо Сергея.
– Я хочу говорить с тобой как мужчина с мужчиной, – сказал Сергей вполголоса, чтобы не слыхали Костько и рабочий.
– Сейчас поговорим. Погляди, как испытывается бетон. Это интересно. Видишь, кубик зажимается, вот этим насосом подается масло…
Сема суетливо объяснял. В данную минуту обоих интересовало другое, и поэтому Сема объяснял, а Сергей слушал, и никто из них не решался заговорить о том, ради чего они встретились.