Мужество

Он ждал, пока она обдумывала свои слова. Но она только спросила:

– Что тебе нужно? Для чего ты пришел?

Тогда, под ее спокойным взглядом, он со слезами выложил все, что его терзало эти годы, – свое одиночество, томление, свою неожиданную любовь к неожиданному сыну.

– Я тебя понимаю, – сказала Тоня. – Я рада за тебя. Теперь я верю, что ты станешь человеком. Если бы ты не пришел, я бы тебя презирала.

Они помолчали.

– А теперь слушай… Наши чувства – чепуха. Важно воспитать его настоящим человеком. Он должен жить спокойно, ясно, счастливо. Я ненавижу всякую путаницу, всякую неясность. Я выстрадала много, но его я буду оберегать всеми силами, его жизнь должна быть ясной. И разбивать семью – его семью – я никому не позволю!

Теперь он понимал. И он видел, что она много выстрадала. Может быть, потому и казалась она такой большой и сильной.

– Я знаю, Тоня… я страшно виноват перед тобой… я себе представляю…

– Ты ничего не представляешь, Сергей. Ты не знаешь, как я тебя любила, и не знаешь, как я уничтожила тебя в своем сердце. Ты ничего не знаешь и не поймешь…

– Тоня… ты так говоришь…

– Я знаю тебе цену, Сергей. Разве я не любила тебя сильнее жизни?

– Я не понимал тогда, Тоня… Но сейчас…

Он хотел взять ее руку. Она засмеялась:

– Брось, пожалуйста. Если я говорю об этом так легко, то потому, что та любовь умерла очень давно. И я могу вспоминать ее без боли. Я рада, Сергей, что все случилось именно так. С тобой я никогда не была бы так счастлива.

– Ты очень любишь Сему? – покорно, но с некоторым недоверием спросил он.

– Да, – серьезно ответила Тоня и сама взяла Сергея за руку материнским, утешающим движением. – Постарайся понять, Сережа, это тебе пригодится в жизни. Да, я люблю Сему. Он мне гораздо больше, чем муж. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Ты думаешь, что ты высокий, красивый, что тебя любят женщины, а Сема мал ростом, некрасив и много в нем смешного. Да? И ты не веришь, что Сему можно предпочесть тебе?

Сергей слабо возражал – он действительно думал так еще вчера, еще сегодня… и даже сейчас…

– Быть красивым мужчиной – не большая заслуга, – презрительно сказала Тоня, – красивых мужчин много. Их всегда можно найти – не одного, так другого… А вот найти товарища всей жизни… найти в мужчине большого друга… такого, которому все скажешь, все доверишь… который хорошее в тебе поймет и плохое поймет…

Она не докончила, обрезала мысль.

– Я не знаю, чем ты еще станешь, Сергей. А Сема такой человек, которому я с закрытыми глазами доверю лучшего ребенка. И Сема – отец моих детей. Пока я жива, другого не будет.

Она дала ему справиться с волнением и позвала Сему.

– Сергей все понял и со всем согласен, – ласково касаясь плеча Сергея, сказала она. – Он сейчас уходит.

У Сергея хватило сил попросить:

– Можно мне взглянуть на него?

Тоня ввела мальчика. Сергей погладил его голову, провел пальцами по крутой линии черепа. Стриженые волосики щекотнули его ладонь. Володя неодобрительно ежился и тянулся обратно, к игрушкам. Впрочем, ему было интересно, потому что взрослые вели себя не так, как обычно, и смотрели на него особенно внимательно. Но тем более можно было не стесняться с ними. Он вырвался и убежал.

– Прощайте, – сказал Сергей и надел фуражку.

7

Андрей Круглов сам не мог определить причины беспокойства и нерешительности, сковавших его волю в те дни, когда отношения с Клавой могли и должны были определиться.

Прощаясь с провожающими, среди которых не было Клавы, он не мог перебороть недовольства самим собой. Пароход плавно отчалил от родного берега. Круглов ушел в каюту, заперся и лег на койку. Он был недоволен, он сердился на себя за то, что уезжает. Конечно, надо было остаться, жениться на Клаве, провести отпуск вместе с нею. Что она думает о нем сейчас? И что он станет делать в Ростове? У него не было там никого, кроме довольно сварливой тетки, которую он не любил, и товарищей, которые, наверное, разъехались кто куда. Новый город стал роднее Ростова. Там – воспоминания, а здесь – плоды собственных усилий, друзья, единственная девушка, привлекающая его внимание… Зачем же он едет?

Заходящее солнце и речной ветер проникали в щели деревянной шторы. Шумела вода, взбиваемая колесами. На палубе топотали и болтали дети.

Андрей заснул. Тревога не отступала и во сне. Сон был крепок и недолог, это было забытье, в котором терялось ощущение сегодняшнего дня, но зато из-под спуда случайных переживаний и впечатлений выступало неосознанное, но еще усиленное сном беспокойство. Оно становилось вещественным, принимало очертания человеческого тела, руки, поправляющей рыжеватые волосы, красиво разрезанных глаз, блестящих из-под полуопущенных век… Дина!

Он разом проснулся. Солнце уже зашло. Дети затихли. Дыхание реки заполнило каюту вечерней сыростью.