Мужик и камень

так давно представлял в своем воображении Филолет Степанович.

Но успокаивало одно: по крайней мере, волочить за собой этот

камень было куда менее постыдным, чем парить над желтоватым

тающим снегом, как те «влюбленные черти».

Гомозов пошел по улицам в обход, так меньшая вероятность

повстречать хронически любопытных людей (а таковыми в его

понимании были все, принадлежавшие к человеческому роду). И

благо, его предсказания на счет пустоты улиц сбывались. От дома,

по городу и вплоть до самой реки ему встретилось только двое

прохожих, да и те никудышные: первый – чудаковатый и

подслеповатый старик, второй же – конопатый мальчишка,

пугливый, бестолковый до некуда. Мальчишка молниеносно

проскользнул в переулок, как только заметил обмотанного

шпагатом мужчину, надрывно тянущего за собой камень. Старик

же, казалось, вовсе ничего странного не узрел.

– Она уедет! Она вот-вот уедет!.. – вот, что больше всего

волновало Гомозова. – Уедет! Уедет! – так неумолимо канючило его

сознание, терзая все нутро.

Стоило бы поторопиться. И без того, обход по улицам удлинил

путь на четверть часа. Перетянул и камень на себя уйму времени.

Глядишь, если бы не он – Гомозов давно бы был на месте. Время

поджимало, и продлевать путь более не представлялось

возможным. В мытарствах дойдя до реки, Филолет Степанович

далее придерживался обычного своего маршрута, и никак не

намеревался петлять.

– Она уехала! А что, если она уехала?! – шумно колотилось в

мозгу. – Нет! Нет! Не уехала! Она еще тут! Тут! Только собирает

чемоданы! – успокаивал себя Филолет Степанович.

До общежития мужчине оставалось немного – только пересечь

реку по тропе и преодолеть каких-то сто, двести метров. Филолет

Степанович уже вступил на лед и торопливо зашагал по реке,

передвигая за собой камень, как его начал волновать еще один

момент, момент появления в поселке Оставной. Как он объяснит

привязанный к себе камень, если Елена вдруг спросит? А она

спросит. Непременно спросит.

– Объяснит, как есть, – тут же рапортовал он. – Нечего

стыдиться. Так должен поступать любой, даже мало-мальски

уважающий себя человек. Да, да! Именно так! Он же личность, и

должен, в конце концов, волю иметь, жить по нормам разумного

существа. А Елена… Что Елена?! Я научу ее жить по-новому, –

возвышенно думал Филолет Степанович. – Объясню ей, как следует

жить! Как следует «любить» в новом понимании.

Любовь – и что за глупое слово, пустой звук, с детских лет

запудренный мечтаниями. На деле же – мнительная привычка, и

только. Любить. Может ли это привести к хорошему? Кто-то путает,

что может. Только кто припомнит это время «настоящего счастья»?

Секунды, по сравнению с величиной среднестатистической жизни.

«Настоящая любовь», как они ее именуют, даже смешно… Верно,

должно быть иное название? Да, иное. По причине, что любовь –

всегда подвох, крепкая ловушка под цветочными стеблями. Но нет,

пришло новое время, и нужно учиться любить по-новому. Да, да!

Нужно учиться по-другому воспринимать значение этого слова. А

они списываются на сердце… на душу… или что там еще… К

черту душу, ответит разумный! Она чаще шепчет пропащие идеи,

чем что-то дельное. Любовь, – размышлял Филолет Степанович,

волоча за собой камень. – Кому нужна эта чувственная любовь?! От

нее нет никакого прока. В наше время, в век небывалого прогресса,

человеку нужно новое, разумное чувство, так называемая «умная

любовь». А старое понятие любви – пусть оно катиться в пропасть,

к чертям собачим, в самую непостижимую глубь, и пусть его никто

не сыщет… – так он размышлял и далее, и не заметил, как лед под

камнем у его ног вдруг треснул, только тогда внутренний монолог

Филолета Степановича на несколько секунд прервался.

Вместо того, чтоб развязывать узлы, Гомозов только крепче

схватился за веревку, и не известно, то ли от бессознательности, то

ли из-за столь неожиданного потрясения, что накрыло его мысли.

Но обстоятельства не ждали, они требовали моментального

решения, и через короткое мгновение ранний весенний лед треснул

повторно, теперь наверняка, дав сквозной разлом.

И как ни странно, Гомозову стало так хорошо и спокойно, что

он вдруг перестал торопиться, и, наоборот, даже замер на месте,

словно ожидая чего-то прекрасного, доселе неизвестного и

разрешающего все внутренние противоречия. Теперь не нужно

было ни перед кем оправдываться за свой приход, ни придумывать

объяснения привязанному камню и ни бороться с самим же собой,

со своими мыслями. Тяжесть камня рассекла холодную водную

тьму, и устремила мужчину вниз. В мгновение Филолет Степанович

ощутил весь «кипяток» леденящей воды, и вместо положенного

страха, ощутил несказанную радость. Никогда еще ему не было так

славно. И все его тело ощущало это, погружаясь в тихую,

невероятно мудрую, всезнающую мерзлую бездну.

– Мои мысли верны, – шептала в голове Гомозова, последняя,

запутавшаяся в извилинах мозга, словно в водорослях, закоренелая

мысль, и даже холод не пугал ее. – Человек должен быть горд и

волен над собой. Человек должен управлять собой и знать свои

рамки… Человек, ему нужно учиться любить по-иному. Да-да…

Так, чтобы… так…так… – и мысль Филолета Степановича