Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)

Григорий молчал. Лоб его был неприятно багровый, как у мертвеца. Глазами, налитыми кровью, он страшно и дико высматривал из-под кисти большой Гермогеновской руки, видимо, он хотел высвободиться от Гермогена, но не мог этого сделать, потому что от волнения слабо держался на ногах. Гермоген схватил правой рукою за плечо «старца» и прямо-таки потащил его в храм с криком: «Пойдем-ка, пойдем-ка в храм; там пред святыми мощами дашь заклятие не ходить туда, куда не следует…»

Григорий, как пойманный на месте преступления вор, шел за Гермогеном, спотыкаясь, и по-прежнему дикими, блуждающими глазами озираясь по сторонам.

Пришли в храм. Остановились пред иконою с мощами. Из свидетелей подошел к иконе только один Родионов, а остальные, пораженные странным зрелищем, остановились в дверях храма и с испуганным видом дожидались, что будет дальше. Даже храбрый Митя не вошел в храм, а, стоя впереди свидетелей около дверей, притоптывал хромою ногою и отчаянно жестикулировал здоровою рукою…

Гермоген по-прежнему дико кричал: «Поднимай руку! Становись на колени! Говори: клянусь здесь, пред святыми мощами, без благословения епископа Гермогена и иеромонаха Илиодора не переступать порога царских дворцов! Клянись. Целуй икону, целуй святыя мощи!»

Григорий, вытянувшись в струнку, трясясь, бледный, окончательно убитый, делал и говорил все, что ему приказывал Гермоген…

Что было дальше, я положительно не помню.

Когда я, слабый от волнения, вошел в свою комнату, там был писатель Родионов.

– А может и правда, что Митя так нападает на Григория из-за старческих портфелей?

От этих слов Родионов упал на широкую кушетку и начал от хохота кататься на ней, хватаясь руками за живот.

– Что же вы смеетесь, Иван Александрович! Шутка что ли здесь. Ведь знаете, Григорий уже убежал, пропали мы с Гермогеном!

– Ох! Ох! Ох! Ха-ха-ха! Да как же, дорогой батюшка, не смеяться-то? Из-за портфелей? Господи! Да ведь мертвый засмеется, зная Митю и Григория! Из-за портфелей!

Тут Родионов опять упал на кушетку и начал, катаясь по ней, хохотать.

Я тоже начал смеяться. И, действительно, как не засмеяться, представив картину, как при дворе к кабинету Николая и Александры бегут, стараясь опередить друг друга, с портфелями блаженные старцы… Да еще и ножку друг другу подставляют! Политика! Карьера! Слава! Величие! Побросали старцы темныя деревни, где нужен их совет, и пришли во дворцы, где без них вполне можно обойтись. Пришли, да еще и интригуют друг против друга!

Иван Александрович встал с кушетки и заговорил: «Боже мой! Да ведь Митя сейчас хватал почти самого царя? Как же, человек только что приехал из царского дворца, на именинах был у царя, с царицею под ручку ходил, а вдруг тут какой-нибудь калека-Митя так с ним поступил?»

Я, усталый, уже ничего не говорил. Родионов попрощался и ушел. Архиерейские покои совсем опустели. Стояла мертвая тишина, особенно заметная после пронесшегося адского шума…

Я вошел в кабинет к Гермогену. Епископ стоял около стола и, по обыкновению, перебирая иконки, крестики, панагии и другие святости, благоговейно целовал их, как ни в чем не бывало.

– Ну что, владыка, как себя чувствуете?

– Ничего, слава Богу! Развязались с дьяволом.

– Да развязка-то только началась, дорогой владыка!

– Пускай себе бесятся, а мы будем бороться.

– До конца?

– До конца! Ни в чем и никак уступки не делать!

Я горячо поцеловал Гермогенову руку, утешаясь его твердостью и бесстрашием.

Вечером, в этот же день, О. В. Лохтина говорила мне по телефону: «Отец Илиодор! Ради Бога, приезжайте сейчас к Головиным… Здесь сейчас Петр Степанович Даманский. Скоро приедет В. К. Саблер. Приезжайте. Посоветуемся. Помиримся!»

– Не приеду. Все кончено. Советы излишни. Прощайте! – сказал я и повесил трубку.

После этого Лохтина еще несколько раз вызывала меня к телефону, но я не подходил.

Оказалось, что меня вызывали Даманский и Саблер узнать, как случилось «происшествие» и нельзя ли как уладить дела. Об этом мне после передавала Лохтина же.

17 декабря, рано утром, когда я еще лежал в постели, вошел в мою комнату Григорий.

– Григорий, да зачем ты? Ведь уже все кончено… – смущенно и недовольно проговорил я.

– Голубчик, дружок! Пойми меня! Пожалей меня! Я ведь тебе помог когда-то. Окажи мне милость. Помири с Гермогеном.

– О, это никак невозможно, Григорий! Уходи отсюда!

– Все возможно, голубчик! Все возможно! Я сейчас же спрошу у мамы 5000 рублей на типографскую машину… Только помири меня с Гермогеном.

Я встал с постели и начал одеваться. Когда уже умылся, Григорий вдруг упал к моим ногам, заплакал и заголосил: «Спаси меня! Спаси! Папа и мама шума боятся. А это ведь шум будет. Пожалей папу и маму, ведь они тебя так любят, так любят…»

– Отстань, Григорий! Не пойду я к Гермогену!

– Голубчик! Хоть проведи меня к нему: я с ним поговорю. Ради Бога, проведи!

– Да он с тобой и говорить не будет.

– Да ты только проведи.

– Не поведу. Боюсь обидеть владыку.

– Ну, пойди скажи, что я, Григорий, с ним хочу поговорить и попрощаться… Понимаешь, попрощаться.