— Нашего Кубу искали? — воскликнул Витек.
— Так вы, стало быть, брат пана из Воли?
— А вы откуда меня знаете?
— Слыхала я не раз от людей, что помещиков брат воротился из дальних краев и ищет по деревням какого-то Кубу. Да никто не догадался, какого.
— Соху. Сегодня только я узнал, что он у вас служил и умер.
— Подстрелили его, кровь из него вся вышла, и помер, помер! — говорил Витек сквозь слезы.
— Долго он у вас жил?
— С тех пор, как я себя помню, он всегда служил у Борыны.
— И, видно, хороший был человек? — спросил гость.
— И какой еще хороший! Вся деревня это скажет… Даже ксендз плакал на похоронах и ничего не взял за отпевание.
— А меня молитвам учил, и стрелять учил, и как отец родной обо мне заботился! И пятаки иной раз давал и… — Витек расплакался, так живо ему вспомнился Куба.
— Парень набожный был, и тихий, и работящий, его ксендз не раз хвалил.
— Его на здешнем кладбище похоронили?
— А то где же? Я знаю где, я покажу! Амброжий ему крест поставил, а Рох написал на дощечке. Хоть и занесло там все снегом, да я найду, я вас доведу! — предлагал Витек.
— Так пойдем сейчас, чтобы до ночи поспеть.
Гость надел тулуп, но долго еще стоял посреди комнаты, задумавшись о чем-то и глядя в пространство. Это был уже пожилой человек, седой, немного сгорбленный, высохший, как щепка. Лицо у него было землистое, все в морщинах, на правой щеке старый след от пули, а над глазом — длинный красный шрам, нос длинный, клочковатая реденькая бородка и темные глаза, глубоко запавшие и горящие. Он не выпускал из зубов трубки и поминутно ее разжигал.
Наконец, он очнулся от раздумья и хотел дать Ягусе денег, но она спрятала руки за спину и вся покраснела.
— Возьмите, на свете даром ничего не дают.
— Это, может, на свете такая мода. А я не торговка, чтобы за воду и огонь деньги брать! — сказала она обиженно.
— Ну так спасибо за гостеприимство! — А мужу скажите, что приходил Яцек из Воли. Он меня, верно, помнит. Зайду еще к вам как-нибудь, а теперь я тороплюсь, ночь близко. Оставайтесь с Богом.
— Идите с Богом.
Она хотела поцеловать у него руку, но он вырвал руку и быстро вышел.
Сумрак, едва еще заметный, одевал землю, ветер улегся, и только с сугробов, перегородивших валами всю дорогу, сыпался сухой мелкий снег, словно кто вытряхал мешки из-под муки. Но пороша шла только понизу, а вверху уже было тихо и ясно. Хаты и сады были отчетливо видны в синеватой дымке сумерек.
Деревня словно очнулась от сна. Ожили улицы, зашумели голосами дворы, там и сям люди отгребали снег от изб, рубили проруби в озере, таскали воду, открывали ворота, и стук цепов стал явственнее слышен на улицах. Уже кое-где и сани с трудом прокладывали себе дорогу, у хлевов прохаживались вороны, а это был верный признак, что погода меняется.
Пан Яцек с интересом смотрел вокруг, иногда расспрашивал Витека о попадавшихся навстречу людях, о избах, мимо которых они проходили, и шел так быстро, что Витек едва за ним поспевал, только Лапа бежал впереди и радостно лаял.
Перед костелом намело огромные сугробы, они совсем завалили ограду и доходили чуть не до ветвей деревьев. Пришлось обойти с другой стороны, мимо дома ксендза. Там с криками бегала целая гурьба мальчишек, швыряя друг в друга снежками. Лапа залаял на них, и один из них схватил его за шерсть и бросил в рыхлый сугроб. Витек кинулся на помощь, но и ему порядком досталось — его так закидали снежками, что он едва выбрался. Все-таки он дал мальчишкам сдачи и вихрем помчался дальше, потому что пан Яцек его не ждал.
Они с трудом пробрались на кладбище, но и там снегу навалило в человеческий рост, только перекладины крестов темнели над снежными кучами и сугробами. Место здесь было открытое, и временами ветер дул еще сильно, поднимая туман снежной пыли, в котором маячили оголенные деревья. Окрестные поля, синеватые в сумерках, напоминали затянутые бельмами слепые глаза. Никого не было вокруг — только на занесенной снегом тропинке мимо кладбища брело несколько человек, согнувшись до земли под тяжелой ношей. Их каждую минуту заслоняла метель, но, когда она утихала, все ближе и ближе краснели юбки женщин, и уже можно было разглядеть каждого в отдельности.
— Это что за люди? С ярмарки, что ли, идут?
— Нет, это безземельные. За дровами в лес ходили.
— И на спине их несут!
— Ну да. Лошадей у них нет, вот и приходится на себе таскать.
— И много таких у вас в деревне?
— Немало. Только у хозяев своя земля, а прочие на чужой земле работают — на поденку ходят либо в батраки нанимаются.
— И часто они этак за дровами ходят?
— Помещик позволил каждому раз в неделю приходить и набирать себе вязанку хвороста. Что человек на себе унесет — то его. Только хозяева имеют право на телеге и с топором в лес ездить. Мы с Кубой постоянно ездили и не раз с хорошей добычей возвращались! Куба, бывало, срубит какой-нибудь грабик и так его под хворост спрячет, что и лесник не заметит! — сказал Витек с гордостью.
— Долго Куба хворал? Расскажи-ка мне про него.
Витек, разумеется, не заставил себя просить и рассказал все, что знал.