Мужики

Но проходили минуты оцепенения, и опять радость вспыхивала пожаром, душу окрыляло такое могучее, такое полное чувство счастья, что, сами того не замечая, они вдруг запевали какую-то страстную, дикую песню и шли, качаясь ей в такт, и голоса их взвивались в воздух радужными крыльями, и звездным сверкающим фонтаном звуков рассыпались в мертвой пустоте ночи.

Они ничего уже не сознавали, шли, прильнув друг к другу, безвольные, опьяненные этой нечеловеческой силой чувства, что уносила их ввысь и вырывалась из сердца бессвязной песней, песней без слов.

Песнь плыла бурной рекою из переполненных сердец, звучала победным криком любви. Она пылала, как куст огненный, в хаосе мрака и ночных теней. Она то напоминала тяжкий и грозный гул вод, рвущих ледяные оковы, то звенела едва слышным неясным звоном, как качающиеся на солнце колосья.

И разрывались золотые цепи звуков, разлетались по ветру или, покрываясь ржавчиной, грузно влачились по земле и уже казались лишь голосами ночи, бессильным рыданием, сиротливым зовом, криком испуга и гибели.

И замирали в гробовой тишине.

Но через минуту, как вспугнутые птицы, взлетали, рвались к небу в безумном порыве, и сердца наполнялись могучей жаждой полета, жаждой раствориться во всем, и вновь неслась песня, как гимн экстаза, как молитва всей земли, неумирающий крик жизни.

— Ягусь! — шепнул Антек удивленно, словно только что увидел Ягну подле себя.

— Ну да, я тут! — отозвалась она тихо, со слезами в голосе.

Они очутились на тропинке, огибавшей деревню, уже на той стороне озера, где стояла изба Борыны.

Ягна вдруг заплакала.

— Что с тобой?

— Не знаю… Так чего-то сердце защемило, что слезы сами льются.

Антек сильно встревожился. Они присели у чьего-то сарая на выступе бревна, и он привлек ее к себе, обняв обеими руками, а она, как ребенок, приникла к его груди и задумалась. Слезы катились у нее из глаз, как росинки с цветов. Антек утирал их то ладонью, то рукавом, но они все текли и текли.

— Боишься?

— Чего бояться? Нет. Только такая тишина у меня на душе, как будто смерть стоит за плечами. Томит меня что-то, так и ухватилась бы руками за небо и понеслась вместе с тучами далеко-далеко…

Он ничего не ответил. Оба молчали, помрачнев вдруг, — какая-то тень набежала на души и смутила их светлый покой и наполнила странной, горькой тоской. Еще сильнее потянуло их друг к другу, еще больше искали они друг в друге опоры, еще желаннее был тот неведомый мир, который каждый открывал в другом.

Набежал ветер, тревожно закачались деревья, осыпая их мокрым снегом. Густые тучи начали вдруг рассеиваться в разные стороны, и тихий прерывистый стон пронесся над снежным полем.

— Надо домой бежать, поздно уже, — пробормотала Ягна и хотела встать.

— Не бойся, еще не спят — на улице голоса слышны, — Наверное, это от Клембов расходятся.

— Я подойники оставила в хлеву. Как бы коровы ног себе не переломали.

Они замолчали, потому что невдалеке послышался говор. Он скоро затих, но где-то сбоку, как будто на той же тропинке, заскрипел снег, — и чья-то высокая тень мелькнула так ясно, что Антек и Ягна вскочили.

— Там есть кто-то… притаился под забором!

— Нет, это тебе почудилось. Бывает, что от туч такие тени бегут.

Оба долго прислушивались, вглядываясь в темноту.

— Пойдем на сеновал, там спокойнее! — шепнул Антек.

Они все время боязливо оглядывались, останавливались, затаив дыхание и прислушиваясь, но вокруг была мертвая тишина. Осторожно, крадучись, подошли к сеновалу и влезли в глубокую дыру, черневшую у самой земли.

Опять потемнело вокруг, тучи сбились в сплошную непроницаемую массу, угасли бледные отсветы, ночь сомкнула глаза и впала в глубокий сон. Ветер улегся, но тишина стала еще беспокойнее, — слышно было, как дрожат ветви, гнувшиеся под снегом, как далеко-далеко лепечет вода, падая на мельничные колеса. А вскоре опять захрустел снег на тропинке — и уже теперь ясно слышны были тихие, крадущиеся, словно волчьи шаги… Какая-то тень отделилась от стены и, согнувшись, двигалась по снегу, все приближалась, росла, останавливалась на миг и опять шла. Вот человек зашел за сеновал, подполз к самому отверстию и долго подслушивал…

Потом он отполз к плетню и скрылся под деревьями.

Не прошло и пяти минут, как он опять появился, таща за собой большую связку соломы. Остановился на миг, прислушался и, прыгнув к сеновалу, заткнул дыру этой охапкой соломы. Чиркнула спичка, и огонь мгновенно разбежался по соломе, зашумел, засверкал тысячью языков, а через минуту развернулся кровавым пологом, охватив всю стену сеновала…

А Борына, согнувшись, страшный, как мертвец, ждал с вилами в руках.