Мужики

А вокруг, над вырубленным участком, будто над открытой могилой, могучей тесной толпой стояли деревья, как друзья, родные и знакомые, и, наклонясь в тревожном молчании, словно сдерживая крик отчаяния, слушали последние вздохи умирающих и, оцепенев, смотрели на эту неумолимую косьбу.

Лесорубы шли вперед, развернувшись широким строем, медленно, в молчании, и проникали все глубже в лес, который казался неприступным и мрачной стеной стволов преграждал им дорогу, и такой громадой надвигался на них, что они совсем тонули в тени ветвей, только топоры сверкали в полумраке и неутомимо стучали, только свист пил не утихал ни на мгновенье. Каждую минуту какое-нибудь дерево вдруг, как птица, коварно пойманная в сети, отрывалось от своих, трясло ветвями и с предсмертным стоном падало на землю, — а за ним другое, третье, десятое…

Падали огромные сосны с позеленевшими от старости стволами, падали ели, словно одетые в холщовые кафтаны, падали развесистые пихты и бурые дубы, обросшие бородами седого мха, старцы, которых не победили никакие бури, не сокрушили века, и вот приняли они смерть от топора. Падали всякие деревья — кто же скажет, сколько их погибло и каких!

Лес умирал. Деревья падали тяжело, как солдаты в бою, которые бились сплоченными рядами, неподатливые, стойкие, но, сраженные непреодолимой силой, крикнуть не успев, клонятся всем рядом, падая в объятья жестокой смерти.

Стоном стонал лес, дрожала земля от падавших деревьев, топоры били без устали, визжали пилы, и свист ветвей, как последние вздохи, раздирал воздух.

Так шли часы за часами, и все новые трупы деревьев устилали землю. Работа не прекращалась.

Кричали сороки, повиснув на семенниках, порой стая ворон пролетала с карканьем над этим полем смерти, какой-нибудь зверек выбегал из чащи и, остановившись, долго смотрел сверкающими глазами на дым костров, на падающие деревья, а увидев людей, убегал.

Мужики рубили усердно, врезаясь в лес, — так волки врываются в стадо овец, а оно, сбившись в кучу, помертвев от ужаса, жалобно блея, стоит, пока не падет под волчьими клыками последняя овечка.

Только после завтрака, когда солнце уже поднялось высоко, с деревьев капала растаявшая изморозь и Свет золотыми пауками бегал по лесу, кое-кто из дровосеков услышал вдали шум.

— Люди какие-то идут, целая толпа! — сказал один, приложив ухо к дереву. Шум приближался, слышался все яснее, скоро можно было уже различить отдельные выкрики и глухой топот множества ног. Через несколько минут на тропе, ведущей к деревне, замелькали сани и скоро выехали на место порубки. В них стоял Борына, а за санями, верхом и пешком валила густая толпа мужиков, баб, подростков, и все они с дикими криками бросились к дровосекам.

Борына соскочил с саней и побежал вперед, за ним в беспорядке другие, кто с колом, кто грозно потрясал вилами, кто крепко держал в руках цеп или махал косой, а кто вооружился просто толстым суком. Бабы — те действовали только визгом. И все налетели на пораженных лесорубов.

— Не рубить! Не трогать! Наш лес, не позволим! — кричали все разом, и никто из лесорубов не понимал, чего от них хотят! Наконец, к ним подбежал Борына и гаркнул так, что по всему лесу разнеслось:

— Люди из Модлиц! Люди репецкие и все, какие еще тут есть, слушайте!

Стало тише, и он продолжал:

— Забирайте свои пожитки и ступайте с богом! Рубить мы вам запрещаем, а не послушаетесь, так будете иметь дело со всем народом!

Лесорубы не стали спорить: суровые лица, колья, вилы, цепы и такое множество разгневанных людей, готовых с ними драться, испугали их. Они начали совещаться, скликать друг друга, затыкать топоры за пояс, собирать пилы. Некоторые столпились в кучу, сердито ворча, особенно репецкие, — они ведь были шляхтичи и спокон веку враждовали со своими соседями, липецкими мужиками. Эти громко ругались, стучали топорами, грозили, но им волей-неволей пришлось уступить силе, народ грозно наступал на них и оттеснял в глубь леса.

Часть людей разошлась по участку — тушить костры и разваливать сложенные штабелями стволы, а бабы, во главе с Козловой, увидев сбитые из досок будки на краю вырубленного участка, побежали туда и стали их разбивать и растаскивать по лесу, чтобы и следа от них не осталось.

Борына, видя, что лесорубы так легко сдались, созвал своих и предложил всей толпой идти сейчас же в усадьбу и объявить помещику, чтобы он не смел трогать леса, пока суд не решит, какую часть его отдать крестьянам. Но не успели они сговориться, как бабы вдруг подняли крик и в беспорядке побежали от будок, потому что из леса выехали человек двадцать верхом и поскакали на них.

Это предупрежденный помещик выслал помощь дровосекам.

Впереди дворовых ехал управляющий. Выскочив из леса, они сразу напали на женщин, стали их стегать кнутами, а управляющий, мужчина здоровенный, как буйвол, свирепствовал больше всех и орал:

— Воры вшивые! Батогами их! Вязать всех и в острог!

— Держитесь вместе! Ко мне! Не отступать! — кричал Борына, видя, что люди уже с перепугу разбегаются.