Мужики и бабы

- А посоветоваться с родными, поблагодарить хотя бы за приданое, кивнул он на кровать, - это что, тоже предрассудок? А по-воровски убежать из дома? С узлом через заборы лазить? Это что, новый обряд? Примерная свобода действий? Где же вы такое вычитали? В каком уставе?

- К сожалению, мы столкнулись с упорным нежеланием родственников считаться с нашим чувством, то есть со стремлением навязать свою волю, почерпнутую из домостроя. И все только потому, что наши представления на классовую структуру и формы борьбы не сходятся.

- Какие формы? Какая борьба? Кто с вами не сходится? - строго спросил Андрей Иванович.

- Вам лучше знать, - уклончиво ответил Зенин.

- А ты чего молчишь? - набросился было Андрей Иванович на Зинку. - Что произошло? Ты почему сбежала?

- Я... я больше не могу, - Зинка хлюпнула носом. - Маша с Сенечкой поругались. Она не пускала его к нам. У них по... политические разногласия.

Андрей Иванович с трудом удержался от неуместного смеха и сказал строго:

- Ну ладно, у них политические разногласия. А у нас с тобой что за политика? Почему ж ты со мной не поговорила, что выходишь замуж? С Надеждой не посоветовалась? Мы тебя вроде в сундук не запирали и на привязи не держали. Зачем же тайком убегать из дома? Зачем обижать людей?

Зинка только всхлипывала и заливалась слезами.

- Товарищ Бородин, оставьте этот прокурорский тон. Вы не судья, а мы не подсудимые, - сказал Сенечка сухо. - Зина здесь ни при чем. Это я настоял на такой форме наших с вами отношений.

- Какая форма отношений! Просто сбежали, как воришки, и приютились в чужом углу. Жили бы у нас. Чай, не стеснили бы. У нас и горница вроде бы попросторнее.

- А если мне у вас не нравится? Если обстановка вашей жизни мне не по душе?

- Чем же тебя не устраивает наша обстановка? - искренне удивился Андрей Иванович.

- К примеру, своим уклоном к частному накоплению. Три лошади, двадцать овец, два дома, кладовая... Не много ли держите в одних руках при нашем всеобщем стремлении к равенству?

- Ты что ж, за то, чтобы всем жить в чужих домах и спать на чужих подушках? - накалялся Андрей Иванович. - Как до двадцать второго года, да?

- До двадцать второго года был коммунизм, а теперь торгашество, погоня за наживой... - кричал, багровея, и Сенечка. - Не для этого устанавливали Советскую власть.

- А ты ее устанавливал? Ты в те годы под стол пешком ходил. А я и четыре моих брата всю гражданскую ворочали. И землю делили. Поровну, без обиды. Бери, старайся, работай...

- Я просто считаю по теории классовой борьбы - каждая собственность калечит отношения между людьми. Поэтому я и забрал свою жену из вашего частнособственнического гнезда... Где, между прочим, вы меня все ненавидели.

- Подлец! - Андрей Иванович встал и стиснул кулаки. - Если бы не моя племянница, я бы тебе голову намылил за такие слова.

Сенечка тоже встал:

- Спасибо за откровенность. Но мы еще как-нибудь встретимся. Посмотрим еще - кто кого намылит, а кто и утрется.

- Ну что ж, поглядим.

Андрей Иванович вышел и сильно хлопнул дверью.

У Васи Белоногого в Ермилове был свой человек, некий Герасим Лыков. Работал он в Ермиловском сельпо, а в лесную кампанию был у Васи весовщиком на продовольственном складе.

Этот Лыков однажды в Елатьме увидел Жадова на рыжей кобыле, но не мог допытаться - куда уехал Жадов и где прячет кобылу. После убийства ветеринара Белоногий наказал Лыкову:

- Герасим, душа из тебя вон... Но с Жадова все эти дни глаз не спускай. Чего заметишь - дай мне знать.

И Лыков заметил... Как-то на ночь глядя заехал к Жадову Сенька Кнут на той самой рыжей кобыле, запряженной в тарантас. Не успев толком покормить лошадь, они тотчас уехали в лес. Подался за ними охлябью и Лыков.

Часа три рысил он по темным лесным дорогам за отдаленно грохотавшим тарантасом, пока не выехал на открытую поляну к Сенькину кордону. Здесь он спешился, привязал в лесу лошадь, а сам, хоронясь за соснами, назерком подошел к подворью.

Со двора доносились незнакомые голоса и лошадиное фырканье. Потом хлопнула сенная дверь, проскрипели под тяжкими шагами ступени, и раздался частый жадовский говорок:

- Вы долго тут будете возиться? Лошадь распрячь не умеете!

- Да не видать ни хрена. Сбрую вот собрать надо, отнести в хомутную, ответил кто-то недовольно, ухая басом как из колодца.

- Зачем? Оставьте все в тарантасе, - сказал Жадов, - завтра утром я на рыжей уеду в Елатьму. А вы давайте на Воронке в Ермилово. Заберете там все мои пожитки.

- А как же насчет барана?

- Барана привезешь послезавтра, понял? - сказал опять Жадов. - Я заночую в Елатьме. Вернусь послезавтра к вечеру. Вот тогда и отходную сыграем.

- Один приедешь? Или как? - спросил кто-то третий жидким голоском.

- А тебе не все равно?

- Дак на сколько человек жарить?

- Жарь на всех, чтоб себя не обделить, - сказал Жадов, и все засмеялись.

- Ну, пошли в избу! Не то ждать не будем.

Через минуту хлопнула дверь, и все стихло.

Рано утром Лыков был уже в Агишеве. А в тот же день, пополудни, Вася Белоногий поймал в тихановской милиции Кадыкова и выпалил ему прямо в коридоре: