Мир в семейство принес Федька Маклак. Он пришел из Степанова на воскресный отдых и, послушав перебранку родителей, сказал:
- Жеребенка могу продать.
- Кому?
- Ваньке Вожаку и Андрею Слепому.
- Он им на что? По избе в иго-го играть?
- Зарежут да съедят.
- Вот и слава тебе господи! - обрадовалась Надежда.
- Жеребенка резать? Да вы хуже татар! - сорвался Андрей Иванович. - Из него лошадь вырастет... Лошадь! Понимаете вы, тыквенные головы?
- А вот как раскулачат и посадят тебя за трех лошадей... Из тебя самого лопух вырастет. Продай от греха! Какое твое собачье дело, на что он пойдет?
Продали. Вечером Федька накинул жеребенку на шею аркан и отвел напротив, к Слепому. А утром чуть свет Вожак стучится в дверь:
- Андрей Иванович, отдай деньги! А мясо назад возьми.
- В чем дело?
- Он у вас заразный. Как наелись с вечера этой жеребятины, так всю ночь со двора не сходили.
- Проваривать надо мясо-то, печенеги...
Потом целый день вся Нахаловка потешалась:
- Ты слыхал, ночью Слепой с Вожаком волком подвывали?
- С чего это они? Ай с ума спятили?
- Жеребятины сырой наглотались.
- Эка, дорвались, родимые, до дешевизны-то.
- Да, за бесценок и мясо впрок не пойдет.
- Жеребятина что за мясо? Ее татаре только переваривают. Дак у татарина не желудок, а требуха.
- Гли-ко, говорят, что ежели собака волком завыла - быть покойнику. А человек ежели волком завыл? К чему бы это?
- К войне. Ай не слыхали - Китай опять подымается.
И слухи, слухи по селу ходили странные... Говорили, будто на лесных Пугасовских выселках одна баба тройню родила - головы и руки человечьи, а задняя половина туловища у новорожденных собачья, шерстью покрыта. И с хвостами! А еще будто божий человек появился, по селам ходит. Увидит какого ребенка и скажет: "Дайте мне эту девочку поносить!" Очень мне, говорит, девочка понравилась. А уж какого ребенка возьмет на руки, так тот и помирает. Маленький такой мужичонка, калека убогий. А силу притяжения большую имеет.
Пугали войной, а более всеобщим колхозом и концом света. Слонялись мужики без дела, засиживались вечерами у соседей, а которые побойчей, одержимые беспокойным желанием узнать "судьбу решающую" поскорее, собирались возле бывшего трактира, а теперешней почты. Распивали самогонку и медовуху, принесенную в бутылках, заткнутых тряпичным или бумажным кляпом, закусывали курятиной, которую бабы из-под полы продавали возле раймага. Судачили.
- И откуда курятина появилась?.. Скажи ты на милость - пост на дворе, а они кур продают!
- До поста не доживем. Говорят, двадцатого февраля наступит сплошной колхоз. Конец света то ись.
- А куда же все денется?
- Все, что ходит на четырех ногах, будет съедено. Гы-гы.
- А потом что? Куда мы все денемся?
- Известно... Разбегимся...
- Куда ж ты разбежишься?
- Известно куда. На трудовой фронт. Давать пятилетку в четыре года.
- Во-во... С рабочего плеча.
- А скажи ты, сколько будет этих пятилеток?
- А сколько в лапте клеток.
- Одни лапти износим - другие дадут. Так и с этими пятилетками: из одной вылезешь - в другую сунут. Теперь не вырвешься до смерти до самыя.
- Это верно. Пока будут пятилетки - хлеба досыта нам не едать.
- Почему?
- Потому как окружение мировой буржуазии вредит.
- А при чем тут хлеб?
- Как при чем? Ежели бы у нас хлеба не было, они бы и не вредили нам. То ись не выколачивали бы из нас этот хлеб. Никто бы никого не раскулачивал.
- Это верно. За свое добро страдаем.
- Э-э, об чем тужить! Двум смертям не бывать, дальше Сибири не пошлют. А ежели захотят, чтоб мы работали, накормют. Вон столовую открыли.
Столовую открыли в Капкиной чайной. Клубный активист, комсомолец Андрей Пупок, нахрапистый малый с красным лицом и светлыми свиными ресницами, стал директором столовой. А Тараканиха пошла поварихой. Говорят, с ковшом в руках посреди обеда засыпает, прямо стоя у котла. А Кулька поставили начальником тюрьмы. Из калашной сделали тюрьму; сломали печи в полуподвальном этаже, ногородили камер, окна забрали железными прутьями, а снаружи все здание обнесли высоким плотным забором.
Но главное, главное - почти в каждом селе появился колхозный скот, общие дворы и недвижимый инвентарь - зачаток колхозного строя. И к февралю месяцу количество объявленных колхозов по району подошло к плановой цифре.
Но вот беда: колхозов много объявилось, да колхозников в них было маловато; по двадцать, по пятнадцать, а то и по десять семей приходилось на колхоз. А в Гордееве, Веретье и в Пантюхине колхозов вовсе не было создано. Руководители этих Советов были взяты на особую заметку. Да и в самом Тиханове туго шло дело: за всю эту бурную пору ни одного семейства не прибавилось в колхозе - как было двадцать шесть, так они и остались. Их еще окрестили бакинскими комиссарами и название предлагали колхозу дать имени Бакинских Комиссаров. А другие требовали - нет, осудить надо интервентов, которые расстреляли тех комиссаров. Потому колхоз назвать "Ответ интервентам". Чтоб международная контра не забывала о том, как новые ряды встают над павшим строем.