Ухаров при свете лампы да в присутствии маленького Чарноуса казался еще более громоздким и горластым; дружелюбно протягивая руки и смеясь, как это делают все подвыпившие люди, он говорил Чарноусу:
- Это вы нас поведете ночью по избам? Извиняюсь, я впереди не пойду здесь собаки злые.
Руки у него были большие и красные, с длинными узловатыми пальцами и далеко высовывались из пиджачных рукавов. Чарноус уклонился от его рукопожатий и, держась за свой портфель, перешел на другую сторону стола.
- Да вы меня не бойтесь! - засмеялся опять Ухаров. - Мне ваш портфель не нужен. Между прочим, знаете, как зовут эту штуку здешние мужики? ткнул он неуважительно пальцем в портфель и сказал: - Голенищей.
- Иван Иванович, пока нет посторонних, давайте обговорим, как нам дело делать, - сказал Кадыков, с трудом сдерживая себя, чтоб не рассмеяться, видя, как опасливо отступал Чарноус, готовый в любую минуту дать стрекача от наседавшего на него Ухарова.
- Да какое это дело? - отозвался опять со смехом Ухаров. - Дело, это когда человек трудится. А когда по чужим сусекам лазают, это не дело, а дельце, и его не делать надо, а обтяпать. Значит, обтяпаем это дельце, он довольно потер руки и сел на табурет к столу. - Присаживайтесь, товарищи! Вы здесь гости, а я - хозяин.
- Установка райисполкома жесткая, - сказал Кадыков, присаживаясь на табуретку, - к утру собрать весь семфонд. Вот Евгений Павлович привез указание.
Чарноус положил на стол перед Ухаровым выписку из постановления окружного штаба и добавил от себя:
- За невыполнение задания в срок приказано снимать с работы и отдавать под суд.
Ухаров прочел эту бумагу и сразу протрезвел. Его шалые, озорные глаза в темных окружиях подглазий невидяще уставились в занавешенное красным лоскутом окно, и он произнес скорее для себя:
- И рожь, и ячмень, и овес, и просо, и всякое прочее... И все это собрать за одну ночь?
Чарноус переглянулся с Кадыковым и с многозначительной улыбкой произнес:
- Уважаемый товарищ Ухаров, в здешних местах ячмень не сеют, а рожь бывает только озимая. То есть она давно уж посеяна. Так что следует собрать только семена яровых. А их не так много в каждом хозяйстве.
Ухаров вопросительно посмотрел на Кадыкова.
- Да, семян немного, - подтвердил Кадыков, - мешок, от силы два, на хозяйство. Овес, просо, еще лен, конопля. Мелочь.
На лице Ухарова снова блеснула озорная усмешка.
- А не получится у нас такая ж катавасия, как с волгарями-отходниками? Мы отобрали у них по мешку селедки, - обернулся он к Чарноусу, - судья Радимов приказал. Складывали эти мешки в сельсовете, в сенях. У нас чулан есть. Куда их девать? В районе не берут. По мужикам раздать - не разрешают. Они и валялись три недели в сельсовете. Все стены селедкой провоняли. Пришлось уговаривать этих волгарей, чтоб назад забрали.
- Семена не селедка, они не завоняют, - глубокомысленно изрек Чарноус.
- Это верно, - подтвердил Ухаров. - А если мужики не согласятся сдавать семена?
- На этот счет есть приказ: тут же, на месте, составить акт и конфисковать муку, рожь - все, что под руку попадет. Для этого я и приехал. - Чарноус сделал паузу, в упор посмотрел на Ухарова и добавил: А вы исполнять будете... мой приказ.
- Приказ, оно, конечно, исполнять надо. Кабы только по шее не надавали этим исполнителям. Вы у себя живете, а я по домам шляюсь... Вижу и слышу, как народ обозлен.
- Так что ж, из-за ваших сомнений отказаться от исполнения директивы? строго спросил Чарноус.
- Не об этом я... Народ, говорю, обижаем. Вместо того чтоб по-душевному подходить, мы с матом да с дубинкой. А враги наши не дремлют. Вот глядите, какую прокламацию я получил. На телеграфном столбе наклеена была. - Ухаров достал из бокового кармана тетрадный листок, развернул его перед собой и стал читать: - "Дорогие товарищи! Граждане православные! Пока посылаю я вам из небесного царства письмо, в котором прошу не вступать в колхозы, а которые взошли, пусть выходят. Всех прошу принять на себя ударную работу по развалу своего колхоза. Кто не поставит себе эту задачу, тот пойдет в ад, а кто поставит, тот будет принят мною в святые угодники и получит царствие небесное".
- Кем подписано? - спросил Кадыков.
- Бог подписи не ставит, - усмехнулся Ухаров.
- Безграмотная галиматья, - сказал Чарноус.
- Насчет грамотности не спорю, а вот галиматья это или нет, покажет время.
Распахнулась дверь, и вошел Родька Киселев с первой группой десятидворцев. Сидевших за столом обдало холодом, и снегом запахло. Шапки у многих мужиков были сильно заснежены. "Ждали друг друга на улице, по одному не хотелось идти", - подумал Кадыков. Возле порога обметали валенки, выбивали шапки, не торопились проходить. Только Родька-рассыльный сел на табуретку и весело доложил:
- Всех обошел. Этих с богатовского конца приволок. Счас придут и с другого конца, возле дьякона собираются. Драный их приведет.