Мужики и бабы

- Это правда, - ответил отец. - Там дружина рязанского князя Юрия чуть не утонула. Она гналась за татарским ханом Темиром и забрела в болото. Всю ночь выйти не могла. Чуть не потонула. Да слава богу, явился им на рассвете Николай Угодник. Он и сотворил чудо - хлябь болотную в твердь преобразил. Ну князь Юрий дружину-то и вывел. А в честь явления Николы Чудотворца на этой тверди церковь построил. А церковь взяла да провалилась.

- Почему? - спросил Сережа.

- Потому как твердь была чудотворной. А чудо, оно долго не держится, ответил отец.

- Почему? - спросил опять Сережа.

- Значит, назначение у него такое - удивить и раствориться. Чудо, оно и есть чудо, штука недолговременная, вот с той поры и горит свечка по ночам.

- Папань, а догнал Юрий того хана Темира? - спросил Федька.

- Догнал... В Красулином овраге. Там и убил он татарина. Все его войско положил. С той поры Красулин овраг для всех татар - место поганое. Какой бы татарин ни ехал мимо того места - плюнет и отвернется.

Первое луговое препятствие - Лавнинские гати - проехали хорошо. Свежий хворост, связанный пучками в фашины, свободно держал на себе тяжелые телеги, одновременно пропуская сильный поток грунтовой воды. Гать была длинной, обнесенной поручнями из свежеотесанных слег.

- Какая сила хворосту была здесь, - сказал Федька. - Целые горы.

- Кречев говорил - будто двести возов ушло в гать, - отозвался Андрей Иванович.

- Ну да... Два шестака хворост рубили. Дворов полтораста. Папань, а почему село разбито на шестаки?

- Иначе луга не разделишь, запутаешься. Надо, чтоб у каждого хозяина был свой участок, хотя бы года на три. Он его и от кустарника почистит, и кочки срежет, и сорняки вырвет. А если все луга сплошняком пустить, загаврают, потому как Иван будет надеяться на Петра, а Петр на Панфила. Так и пойдут валить друг на друга. Панфил, мол, не вышел на расчистку, а мне что, больше других надо?

- Папань, а вон в газетах пишут - колхозом работать веселее.

- Работать не плясать. Что за веселье?

Возле широких заболоченных отрогов озера Кулмы обоз сгрудился и остановился. Дороги дальше не было. Мужики поспрыгивали с телег, сошлись на берегу бочага, загомонили:

- Чья ж это умная голова завела нас?

- Дык сказали, что есть дорога, - чесал затылок Тыран. - Вон Климентий уверял...

- Где Барабошка?

- Э-э, как она, как ее, была дорога... Я осенью сено возил.

- То осень, а то лето... Голова два уха!

- Я думал - загатили...

- Думает боров на свинье, мил моя барыня.

- Что будем делать? Тыран, ты где? Проснулся?

- Ехать через Панские, мужики. Иной дороги нет...

- Вы что, пять верст в объезд киселя хлебать? Вожаки, мать вашу...

- Ну, поедем низом, вдоль бочагов.

- А бочаги с Долгим соединяются... Так и поедешь вдоль озер обратно в Тимофеевку?

Между тем Маркел, насупив брови, решительно распрягал своего высокого и мосластого вороного мерина.

- Ты чего, Маркел, ночевать здесь решил?

- Это вы будете ночевать здесь. А мне языком чесать некогда. Я поеду.

- Куда ж ты поедешь без телеги?

- На ту сторону. Сперва лошадь перегоню, а потом телегу перетащу на веревках. Захлестнете за оглобли да кинете мне конец...

- Померить надо. Небось глубоко.

- Чаво там мерить.

Маркел размотал лапти, снял портки и остался в одной рубахе, прикрывавшей срам.

- Панка, подымай подол! - крикнул дочке. - За мной пойдешь.

Сперва было повел мерина к воде в поводу. Потом передумал, подвел его к телеге, взял для чего-то деревянную хлебальную чашку с деревянными ложками, соль туда положил, сахар и влез с телеги на холку мерина. Взгромоздившись верхом, крикнул:

- Ну, чаво смотрите? Скидавай портки и айда за мной в бочаг. Но, ходися!

Маркел ударил голыми пятками по лошадиным бокам, мерин глубоко вздохнул и нехотя пошел к воде.

- Панка, за мной!

Панка подняла подол платья и двинулась за лошадью. Мерин возле берега остановился и, опустив голову, стал опасливо нюхать воду.

- Да ну же, дьявол сухостойный!

Маркел вытянул вдоль шеи мерина, тот отпрянул в сторону, споткнулся и упал коленями в воду. Маркел нырнул вниз, но пятками крепко держался за лошадиные бока, поэтому сползал медленно, рубаха на нем заголилась, обнажая все его сокровенное хозяйство. Мужики грохнули на берегу, хватаясь за животы и приседая. Мерин испуганно вскочил на ноги, отбежал сажени на три и спокойно стал щипать траву.

А Маркел вынырнул через минуту, как водяной, - все волосы, усы и борода в зеленой ряске. Испуганно тараща глаза, он озирался по сторонам, толком еще не соображая, что произошло. Перед самым носом его плавали ложки с чашкой.

- Маркел! - кричали ему с берега. - Похлебай из озера. Вода теперь, поди, сла-адкая.

Сердито отфыркиваясь, стоя по шейку в воде, он стал собирать ложки и кидать их в чашку.

Нахаловский шестак остановился на Ходаво. Полсотни округлых, крытых свежей травой шалашей растянулось вдоль высокого речного берега, повернутые входом от реки, чтобы по ночам не надувало сырости. И только один шалаш Маркела открыл свой зев прямо на реку, - плевал я на вашу сырость, как бы говорил он своим собратьям.