Мужская сила. Рассказы американских писателей

Студенты застонали, выражая так свое торжество: они сочли ответ мистера Фиша и явной отговоркой, и покаянием одновременно.

Мистер Фиш — стон его подстегнул — понимал, что должен идти дальше. Хотя виду он не подавал, но в душе трепетал от страха.

— Я не женился бы на негритянке, — сказал мистер Фиш — ответ нашелся быстро, — но есть множество белых женщин, на которых я не женился бы по тем же причинам, что и на негритянке. И в этом ничего унизительного для негритянской расы нет. А теперь — хватит обсуждать мою личную жизнь и матримониальные планы…

Класс вздохнул с облегчением. У южан от души отлегло, когда они услышали, что мистер Фиш не женился бы на негритянке. Кое-кто из студентов вообще не понял, что сказал мистер Фиш. Да и сам мистер Фиш ломал голову над тем, что он такого сказал, что означают его слова, хотя не сомневался, что ответ его имел успех. Большинство же студентов тогда заключило, что мистер Фиш не женился бы как на многих белых, так и на многих негритянках, потому что он еврей. И возрадовались; возрадовались от души. Истолковали его ответ они, однако, неверно.

Отучив моряков, мистер Фиш отправился обедать. За обедом о еде он не думал, думал о том, что мог бы сказать о расовой нетерпимости, да вот не сказал же. Убеждал себя, что его долг — учить, как наилучшим способом обращаться с великим английским языком. Но язык, он — во всем, чего ни коснись, и мистера Фиша точило чувство, что он был не на высоте, увильнул. Ушел в кусты, как нередко поступал и раньше; уклонился, а должен был бы высказаться напрямик и в открытую в соответствии со своими взглядами и убеждениями. Вскоре — и часа не пройдет — у него занятия с другим классом, со студентками. Вот уже два года, как он дает урок студентам, потом пересекает городок и на противоположной его стороне дает урок студенткам; порой, когда он занимался со студентками, ему казалось, что он преподает в другой стране или, во всяком случае, другой предмет. Потому что учить девушек было — в самых разных отношениях — совсем не то, что парней. Девушки спорить не любили, парни — чуть что затевали спор. Девушки — вялые, вежливые, исполнительные — являли полную противоположность парням. Их преподавателю приходилось будоражить. Нередко мистер Фиш строил урок, задавая девушкам вопросы и обсуждая их ответы, — хотел, чтобы они воспринимали урок как игру, а не вяло внимали ему, подавленные его авторитетом.

Чуть больших успехов можно было добиться на так называемых консультациях — получасовых беседах, во время которых он обсуждал со студентками с глазу на глаз проверенные им ранее сочинения или помогал выбрать темы для следующих. Девушки, оставшись наедине с молодым человеком, смущались, зажимались — как-никак всего-навсего подростки. Тем не менее эта сторона преподавательской деятельности, весьма сходная с репетиторством, была мистеру Фишу и интересна, и полезна. Она служила способом лучше узнать людей, познакомиться с которыми поближе не представлялось возможности.

Не так давно он попросил студенток вести дневник и каждый вечер записывать все, что им довелось увидеть или услышать интересного за день. Дневник имел целью выработать привычку передавать свои ощущения, переводить впечатления в слова; вдобавок непродуманный, непринужденный характер дневника должен был освободить студенток от запретов, сковывавших их в сочинениях на заданную тему. В прошлом году затея с дневником принесла свои плоды.

Когда мистер Фиш вошел в кабинет, там его уже ждала мисс Люси Эберхардт. Высокая, голубоглазая блондинка, она обещала в будущем стать хорошенькой. Однако сейчас, в восемнадцать лет, выглядела нескладной, дергалась, смущалась и оттого держалась и вовсе неловко. Примостясь на стуле напротив мистера Фиша, она излишне нарочитым движением одернула юбку так, будто та задралась слишком высоко и преподаватель глазеет на ее голые ноги. Но мистер Фиш и не думал смотреть на нее: он без промедления приступил к чтению; первая же, сегодняшняя запись в ее дневнике была озаглавлена: