Мужская жизнь

Тем временем на сцене к микрофону пригласили «поэта, публициста, телеведущего...» Тучный, щекастый человек, курчавый, с выпученными глазами, пошёл что-то трубить в микрофон, явно желая понравиться толпе. Я не стал его слушать. Напоследок оглядев толпу, поразился своему открытию «московской интеллигенции», у которой нет ни возраста, ни национальности, ни определённой профессии, даже пола они какого-то неопределённого... Я усмехнулся: ведь в любой толпе я непроизвольно выискивал красивеньких женщин, а здесь таковых не было, какие-то бесформенные, расплывшиеся, с чертами неясными, неяркими. Но таковы были и мужчины...

Просочившись сквозь митинг, не особо многочисленный, не очень плотный и вяловатый — то ли были митинги в начале девяностых, там всё кипело у тогдашней интеллигенции! — я уходил прочь.

Последнее, что я услышал и чему аплодировала толпа, были слова щекастого поэта: «С этим Крымом теперь в приличном обществе не появишься...»

И тут наконец-то позвонила Рита.

— Папка! Я в театре! На репетиции! Извини, не могла встретить! Приходи прямо в театр! — летел в трубку темпераментный голос дочери.

До театра я добрался пешком, глазел на Москву. Администратор встретила меня доброжелательно, сразу проводила в зал:

— Рита меня предупредила. Сейчас репетиция. Но скоро кончится. Вот сюда. Пожалуйста, в ложе посидите. Здесь ступенька, осторожно.

В темноте я устроился в уголочке ложи и принялся тайно смотреть репетицию — репетицию будущего зятя, режиссёра Стаса Резонтова. Он был на сцене и с ним два актёра: моя Рита — у меня даже что-то толкнулось в груди, когда увидал её, одетую театрально, странно: она была в каком-то рубище с венком на голове, партнёром у неё был молодой человек, раздетый по пояс, тощенький, с огромным тёмным крестом, который висел на шнурке на шее, и тоже с венком, имитирующим колючую проволоку.

Меж ними стоял Стас, взъерошенный, с длинными растрёпанными волосами, с бородой, и объяснял актёрам горячо, страстно:

— Ты бог, ты царь, ты величина! — Он тыкал пальцем актёру в грудь. — А не жалкий человечек из толпы! Ты властелин мира... Ещё нет, но ты им будешь. Ты уже сейчас должен показать им, что ты их властелин, чтоб они преклонили пред тобой колени. А ты торопишься, срываешься на писк. Дерьмово!

Последнее словцо потенциального зятька меня покоробило, хотя говорят, что оно любимо московской интеллигенцией ещё со времён оттепели... Может, так надо? С другой стороны, театр вроде храма. Когда бригадир на стройке орёт на разнорабочего, который не несёт раствор каменщику, — это одно, а тут столичный театр. А может, иначе не высечь искру из актёра, не создать шедевр?.. А тут уж точно будет шедевр! Стас Резонтов выглядел как гений.

Он переметнулся к Рите:

— Ты пойми: ты тоже не простая баба! Не шалава, которая вешается на шею богачу. Ты тоже избранница бога! Тоже царица! Гордая, величественная, а не подзаборная!..

Режиссёр был в ударе, в кураже, он нагонял на актёров свою волну, которая должна была поднять их до вершин его гениальности... Я так и подумал литературно: «до вершин его гениальности». Мне стало и смешно, и горько. Надо же, человек придумает какую-нибудь заумь, какое-то бесовское действо, выдаст это за искусство, а потом ещё умудряется найти поклонников и убедить их, что это божественно и гениально. А если ты его искусства не понимаешь, то ещё и обзовёт тебя быдлом... Я ушёл из ложи, мне было неинтересно смотреть на будущего родственника, а дочку стало жаль.

В фойе театра я ждал Риту и попутно позвонил Олегу. Это был наш гурьяновский, мой сокурсник, друг студенческий, я ему ещё накануне отзвонился.

— Ты где? Я тебя жду, уже стол накрыт! — гудел он в трубку могучим голосом.

Репетиция окончилась. Рита выскочила из зала, кинулась ко мне на шею. В рубище, в гриме, с чёрно подрисованными бровями и жирно удлинёнными ресницами, такая незнакомая в роли полубогини и такая родная.

Вскоре мы сидели с ней в театральном буфете, ждали Стаса.

— Он очень милый. Вот увидишь. А что матерится... Так они все матерятся. Не обращай на это внимания... Без перца в театре не обходится...

— А Станиславский тоже матерился?

Рита рассмеялась.

— А скажи мне, дочка... Там у вас на сцене унитаз стоит. Это что? Декорация?

— Это современное искусство. Не думай о нём... — Она перевела разговор на другое. — Пап, мы скоро уезжаем в Польшу. Стасу предложили поставить там спектакль. Это так здорово! А уж после — свадьба...

Тут появился и жених. И опять впечатление, что он какой-то весь взъерошенный. Высокий, длинноволосый, с бородкой рыхловатой, с проседью, глаза блестящие, живые. Взгляд, казалось, ни на чём не сосредоточивается.

Стас разулыбался мне, познакомились. Он цепко и твёрдо схватил мою руку, тряхнул с силой.

— Ну, как вы тут? — мимоходом спросил Риту.

— Да вот, об искусстве с папой рассуждаем, — усмехнулась она.

— Ещё кто бы мог определить, что такое искусство, — сказал я.