– Вызывали, Владимир Викторович? – Эдик Снежко, как всегда улыбчивый, остановился посреди кабинета. На его отглаженном пиджаке красовался прикрученный значок с логотипом банка – недавно введенный знак принадлежности к высшему менеджменту. Следом зашел Чугунов.
– Да. Проходите, Эдуард Анатольевич. Вот в это кресло. Удобно?
– Мне, Владимир Викторович, там удобно, где банку нужнее.
– Достойный ответ, – умилился Второв. – Однако не время для комплиментов. К делу. Как с возвратом долгов?
– Трудно, Владимир Викторович. – Эдик раскрыл приготовленный список, вздохнул. – И с каждым днем все труднее. Большинство выжидает, какую позицию займет Центробанк. Не верят, сволочи, что выплывем.
– А сами верите?
– Я, Владимир Викторович, по должности верить обязан.
– А по чувству?
– А если по чувству, я в вас верю. Все мы в вас верим.
– Это хорошо, – удовлетворенно откинулся Второв. – Но все ли?
– За всех, конечно, не ручаюсь, но в кредитных подразделениях паники нет. – Эдик прямо встретил взгляд шефа.
– А вот у меня появилась информация, что отдельные сотрудники за спиной руководства ведут работу по развалу банка. Что скажете?
– А что тут скажешь? Если такие выявлены, то, как раньше говорили, – выжигать каленым железом надо. Чтоб другим неповадно было. Тут жалость неуместна. Речь идет о судьбе банка.
– Согласен. По моим сведениям, один из кредитников во время переговоров с заемщиками, готовыми платить долги, отговаривает их от этого, уверяя, что банк скоро рухнет.
– Этого не может быть! – Эдик вскочил. – За тех, кто рядом со мной, я ручаюсь! Думаю, и Юрий Павлович поручится.
– Это похвально. – Второв жестом усадил его на место. – Давайте-ка, Эдуард Анатольевич, просто немножко помолчим. Хочется иногда, знаете, помолчать с надежным соратником.
Он кивнул Чугунову. Тот нажал на скрытую кнопку.
И тогда послышался чуть искаженный диктофоном голос:
«– Так когда вы готовы платить? И сколько?
– Всё сразу не сможем. Но два с половиной миллиона завтра перечислим. Поймите, мы и так вывернулись, чтоб их добыть. А могли бы и не платить, как другие.
– Почему же решили заплатить?
– Обижаете. Банк и нам не чужой. Сколько лет вместе. Да и Второва давно знаем. Вы нас выручали, теперь наш черед.
– Красивый порыв… Но мы вдвоем. Можно прямо? Как старый добрый знакомый старому доброму знакомому?
– Того и хочу.
– Банк обречен. Денег ЦБ не выделит. Больше того – не даст подняться. Сведения, к сожалению, надежные.
– Что делают? Что делают? Ведь это сколько людей… А почему вы решили мне это сейчас сказать?
– Не хочу через полгода от вас претензии выслушивать, что знал-де и не намекнул вовремя. Наоборот, друга хочу сохранить. Банки приходят и уходят, а люди остаются. Так что давайте поиграем в игру: мы вас от имени банка будем прессовать запросами, угрожать, исками трамбовать, – ну, все как положено. Но, если я лично отмашку не дам, вы не платите. Что скажете?
– А что тут скажешь? Раз уж у вас внутри самого банка такое… И во сколько мне такая дружба обойдется, Эдуард Анатольевич?
– Договоримся. Не чужие».
Чугунов выключил диктофон, с гадливой ухмылкой подошел вплотную к вжавшемуся в кресло, с распустившимися от ужаса губами кредитнику.
– Кому продался? – прохрипел Второв.
– Онлиевский, – выдохнул Эдик, чувствуя с омерзением, как организм непроизвольно выплеснул струю мочи, и в то же время не в силах отвести расширившихся глаз от руки начальника аппарата, унизительно медленно потянувшейся к его пиджаку. Добравшись наконец до значка, Чугунов обхватил его и с силой рванул на себя, выдрав вместе с куском дорогого сукна, – будто орден с опозоренного офицера сорвал.