Мужские игры

Максим появился через час.

– Ребят, ну, у вас полное бардельеро. Не говорю уж на шлагбауме. Но даже на входе охраны нет. Приходи, кто хошь, и – бери тепленькими.

Он, наконец, заметил, что лица Подлесного, Дерясина и Клыни имеют одинаковое, неприязненно – осуждающее выражение.

– По какому случаю прокурорский вид?

Поскольку ответа не получил, он, нахмурившись, повернулся к Забелину. Тот озабоченно рыскал в ящике собственного стола.

– А если без пантомимы? – разозлился Флоровский.

– Да, без пантомимы лучше, – согласился, разогнувшись, Забелин. – Максим, тебе такой Лэни Кауфман знаком?

– Конечно, – Максим скосился на Дерясина. – Только вчера водку пьянствовали. И – что отсюда следует? Ночью введён сухой закон?

– Тогда, может, соизволишь объясниться, откуда Лэни Кауфман узнал про существование «Техинформа», и почему, как нам стало известно, он собирается проплатить Белковскому за аукционные акции?

От победительного вида Максима не осталось и следа. Он смешался. Затем побелел. Губы поджались в тонюсенькую полосочку.

Глубокое разочарование охватило Забелина. До этого на что-то надеялся. Он кивнул Подлесному, предлагая продолжить.

– Кроме того, – Подлесный поднялся и, как бы прогуливаясь, пошел к двери, незаметно отсекая Флоровского от выхода, – нам стало известно, что на Западе в результате неудачной махинации вы, господин Флоровский, кинули собственного партнера. Так вот, не господин ли это Кауфман, и не собрались ли вы таким образом с ним рассчитаться? А заодно и самому заработать? А? Что скажете?

– Скажу: пшел вон, быдло, – Максим слегка оправился.

Подлесный удовлетворенно кивнул, будто услышал нечто приятное.

– Вы же не будете отрицать, – продолжил он, – что в Россию вернулись по существу нищим?

– Ну, почему же? – правая щека Максима скривилась в злой усмешке. – У меня на карте аж цельных двенадцать тысяч долларов осталось.

Шагнул к Забелину и отдельно для него закончил:

– Как раз разок в казино рискнуть.

С гаденькой улыбочкой он обогнул стол. Подлесный упругим шагом ступал следом. Дерясин и даже Клыня также вскочили, готовые броситься на подмогу. Но все остановились, повинуясь жесту Забелина.

– А ну-ка, освободи место, скотина, – потребовал Флоровский.

Грубо оттолкнув Забелина, он уселся в вице-президентское кресло, поерзал. Потянул к себе телефон.

Отрывистыми, злыми движениями пальцев поколотил по кнопкам. В ожидании ответа абонента зажмурился с непонятным, пугающим блаженством. Схватил трубку.

– Лэни? Как тебе после вчерашнего?… Сейчас тебе совсем хорошо станет, – замогильно-сладким голосом пообещал он. – Стало быть, приехал поклониться могилам? Сие похвально и для меня умилительно. Ты-то знаешь мою коровью сентиментальность. Я, конечно, старое трепло. Но почему ты решил, что можешь между делом за моей спиной мой родной институт прихватизировать… Цыц, когда Максим Флоровский говорит! – рыкнул вдруг он и тут же перешел на пенящийся злобой шепот. – То, что я из-за тебя последние триста тысяч бакеров на раз потерял, я смолчал. И даже согласился подождать. Потому что – дружбан. Даже когда узнал, что ты после моего отъезда на меня же стрелку перевел, – стерпел… Цыц у меня! Потому как Максим щедр душой. Но Максим не глуп. Он есмь осторожен. А потому тугаментики сохранил. Ты ведь тогда не одного меня подставил. Ты известных людишек подставил. А теперь, болезный мой, как ты думаешь, что будет с твоей поганой репутацией, которой ты так кичишься, когда я положу перед этими немалыми людишками эти тугаментики? Каково срастется, а? Гибрид фикуса с кактусом произрастет.

В трубке началось бурление. Вид Максима был жуток: вздувшиеся вены на висках пульсировали качающими насосами, щека подергивалась. Левой рукой он выхватил из канцелярского набора «паркер» и кромсал его меж пальцев, кажется, вовсе не замечая.

– То есть таким путем со мной рассчитаться хотел. Так это ты еще и благодетель мой на веки вечные, – смачно восхитился услышанному Максим и вновь перешел на свистящий шепот. – Ах ты, щедрая душа! Умаслил старика Флоровского. А теперь послушай очень внимательно. Потому что буду говорить нежно, но убедительно. Если через пол… не! Через пятнадцать минут ты не перезвонишь мне на мобилу и не сообщишь, что Белковскому в деньгах отказал начисто и навсегда… То, что тебя со всех рынков выкинут, – это без вопросов. Я тебя больше порадую. Я тебе самолично оторву яйца. И сделаю это особым способом. Буду тянуть по одному и – давить. Тянуть и давить. Потому как я есмь тайный сладострастник. Понял ли ты меня, о, Лэни?… Пятнадцать минут.

Он швырнул трубку на рычаг:

– Паскуда!

– Макс! – Забелин сжал ему плечо.

– И ты паскуда, – Максим сбросил руку.

– Максим Юрьевич, это я виноват! – Подлесный в непритворном волнении хлопнул себя по бедрам. – Казните – не обижусь. Но всё сходилось.

– Может, чайку? Кофейку? – заискивающе предложил Клыня.

– И – потанцевать, – усмехнулся Максим. – Пшли вон со своими утешениями.

Оглядел, прищурившись, смущенных людей, сияющего Забелина:

– Полно вам, мужики. Ни в чем вы предо мной не виноваты. И впрямь едва не вляпался. Распушил язык свой поганый. Всё хочется крутым выглядеть. Вот и … Ведь еще день-другой и – до конца дней не отмазался бы. Кто б поверил, что не специально сдал.

Он мотнул головой, отгоняя наваждение. Выдернул заверещавший мобильный телефон, послушал:

– Вот за что тебя люблю я.

Захлопнул крышку. Поднялся.

– Ладно. Поехал в институт. А то там Астахов с Наталкой без меня зарываются. Всем чао-какао.

В двери задержался:

– Да, чуток не забыл. Считайте, бобик сдох. У господина Белковского перерезана пуповина, – денег не будет. Так что завтра-послезавтра приползет на карачках.