Мужской разговор

— Конечно. И как ты жил в Праге, и как добровольно приехал на Шумаву. Статьи твои читала в газетах… Инженер лесного хозяйства Янек Кальман.

— Да, да… Я ведь и раньше жил на Шумаве…

— И это знаю…

— Откуда? Я никогда тебе об этом не говорил!

— Пижма рассказывал…

— Да, да. Ему по службе положено все знать. Он что, на заставе или в Прагу уехал?

— Янотку ищет, — сказала Марушка с оттенком гордости в голосе.

— Поймает, — утвердительно махнул рукой Янек и, о чем-то подумав, усмехнулся: — Вот как получается в жизни: любил тебя я, а вышла ты за Пижму, за ротмистра…

Марушка вскинула голову:

— Пижма хороший… Я его очень, очень люблю…

— Да, да, а инженер Янек Кальман плохой. — Он отодвинул чашечку на середину стола. — Инженер Кальман! — повторил Янек. — Помнишь, как я бросил учебу? Что-то тогда не понял…

— И пропал на два года, — подхватила Марушка.

Он ее не слушал, продолжал:

— Да, да, что-то тогда не понял… в новой общественной жизни… Потом осознал, увидел: коммунисты самые верные друзья чехословацкого народа, и снова взялся за учебу… Но… тебя упустил. — Кальман умолк, склонив красивую голову на грудь.

Марушка чуть не рассмеялась: такой здоровый, такой сильный, а может быть ребенком, но Янек вдруг расправил плечи, и в глазах его, больших и глубоких, блеснул холодный свет:

— Поумнел я теперь, Марушка… Правда, работа у меня подвижная — мотаюсь по всем участкам, приходится часто выезжать в Прагу. Он начал рассказывать об экономических возможностях Шумавы, о планах перестройки старых лесных заводов и кончил тем, что ему не хватает рабочих рук: лесорубы с неохотой едут в Шумаву, боятся Яноткиных пуль… Говорят, он неуловим, стреляет — что ни пуля, то наповал. — Боюсь я за Пижму, горяч, безрассуден!

Взгляд Кальмана скользнул на живот Марушки, и она почувствовала, как по телу побежали мурашки.

…Марушка не слышала, как под Кальманом проскрипели ступеньки, ее мысли были заняты Пижмой. Потом она погасила свет, попыталась найти серпок луны, но не нашла: небо и лес слились в единую плотную темень… А ветер гудел, как и прежде, тяжело, с надрывом. Вдруг Марушка увидела перед собой милое, серьезное лицо Пижмы. «Здесь проходит граница социалистического лагеря. Ты уж меня извини — жить будет нелегко».

Марушка вздрогнула, лицо Пижмы исчезло, а слышалась песня:

…Лагеря большого
Граница проходит…

Это пели лесорубы, выходя из трактира и направляясь к своим домикам, расположенным здесь же рядом, на берегу горной речушки. Выделялся крепкий голос Кальмана:

…Лагеря большого
Граница проходит…

Потом все стихло, погрузилось в привычную тишину. Марушка легла в постель, сомкнула ресницы, и, хотя не думала о Кальмане, ей тотчас же вспомнилось, как однажды перед футбольным матчем Янек поспорил с сыном полковника Жишки — Францем, тогдашним студентом и заядлым болельщиком команды «Шумава». Янек предложил пари: если «Шумава» одержит победу, то он, Кальман, босым провезет Франца на тачке по каменистой тропке, проходящей вдоль пограничного хребта. «Двадцать пять километров!» — воскликнул Франц. Он знал, что по этой тропе нельзя пройти и трех километров, и вовсе не потому, что она усыпана острыми камешками: подножие хребта теперь особая зона, чтобы туда попасть, надо иметь специальный пропуск. «Хоть сто! — упорствовал Кальман. — Не мне же босым тачку везти, а тебе, Франц…» «Ах так! — горячился Франц. — Я сделаю все для того, чтобы ты вез меня все двадцать пять километров… Марушка, будешь свидетелем».

«Шумава» выиграла встречу, а Франц достал пропуска на три человека…

Янек вез Франца, а Марушка шла вслед и хохотала безудержно… Потом… потом через три километра заметила, что ступни Янека кровоточат. Она уже не смеялась, умоляла остановиться. Но Кальман, обливаясь потом, вез и вез, поскрипывая зубами… «Сумасшедшие! — наконец заплакала Марушка. — Янек, пожалей свои ноги. Франц, прости его, спорить больше не будет». Кальман послал к черту и прощение Франца, и мольбу Марушки: он сполна отдал свой проигрыш и даже больше — в больнице, куда попал сразу по возвращении в город, ему напрочь удалили большой палец правой стопы…

Потом Янек ходил в героях, а у нее, у Марушки, возникло к нему какое-то странное чувство: она стала бояться Кальмана, и, когда Пижма вспоминал о нем, Марушка старалась уйти от разговора.

Она открыла глаза, поправила на себе пуховое одеяло, подумала: «Напрасно Пижма тревожился, я нисколечко не люблю Янека. Понял, Пижма, не люблю…»

И быстро заснула.

4

Утром Пижма повстречал рогатого красавца: козел стоял на самой вершине скалы и смотрел навстречу солнцу — красному шару, встававшему на востоке. Минуты три ротмистр любовался гордой осанкой животного, освещенного бледно-розовыми лучами. И это большое солнце, пришедшее оттуда, где, по убеждению Пижмы, всегда день, и шумавский красавец-крепыш, стоявший на горе, как-то сразу сняли с его плеч тяжесть ночного труда, и он тихо сказал:

— Вот так и держись в жизни!