Мужской роман

— Предстояло решить, как достичь компромисса, — продолжала Вера, — Громовой не желал вмешивать в это дело своих бывших коллег из органов. К чему? Всегда успеется. Громовой ждал, что Орлики предложат какой-то разумный выход. Скажем, откажутся от какой-то части прибыли… Или таки купят «Пробел» и иже с ним, только по настоящей цене. В любом случае, оставлять деяния совладельцев безнаказанными Громовой не собирался. Нотариус, присланный, в общем-то, защищать интересы Орликов, заявил, что все это похоже на шантаж. Мол, или отдавайте свои заработки, или мы заявим на вас. «Заявляйте! Пусть государство разберется, виновны ли г-да Орлики!» Нотариус знал об общественном положении Орликов, но не знал о связях Громового. Поэтому распинался еще несколько минут, пока Александр Орлик жестом не попросил его замолчать. И вот тут Александра Орлик перехватила инициативу в свои руки.

Вера надолго затихла, пытаясь не упустить ни малейшей детали. Ей необходимо было выговориться. Переложить часть груза со своих плеч. Услышать что-то подбадривающее? Нет. Просто… Наказать себя. Сформулировать признание в слова. Вера знала, Игорь поймет, Игорь все поймет… И это будет высшим её, Вериным, самоистязанием.

— Орлик говорила… Всякое. Похоже, это был нервный срыв. Как у меня сейчас, да? Она кричала на Вадима. Кричала, что он низкий шпион. Мол, если считает, что все это просто так сойдет ему с рук, то ошибается. Что-то о том, что никто еще безнаказанно не мог разрушить планы Александры Орлик. «И никакие деньги и связи тут не помогут! Будет по-моему, я вам говорю!» В этот момент Яна занесла в кабинет кофе. Сейчас я понимаю, что догадалась о намерениях Александры тогда, когда их еще можно было предотвратить. Во время своего монолога, Орлик отчаянно рылась в сумочке. Я еще тогда заподозрила неладное, но кто-то внутри меня… теперь-то я знаю, кто… он заставил меня подумать, что Александра ищет носовой платок. Размазанная от слез тушь, искаженные криком черты сделавшегося вдруг безобразным лица, покрывшийся испариной лоб — всё это, в общем, свидетельствовало в пользу версии о платке. Но… и теперь это вспоминается совершенно ясно… на самом деле я прекрасно понимала, что достанет сейчас г-жа Орлик из сумочки. Яна тоже поняла. Хотя и не училась у Ромула. Хотя и не обязана понимать такое. Хотя и не взращена была в убеждениях, что высшее благо — отдать жизнь за служение. Яна бросилась заслонять собой Вадима за секунду до того, как Александра Орлик нажала на курок. Сейчас я пытаюсь утешить себя. Оправдываюсь, мол, никто не думал, что она выстрелит. Мы, мол, соображали, как успокоить эту истеричку, а не о защите Вадима думали… И вообще, если бы Яна не стала делать резких движений, Орлик, возможно, и не стреляла бы… Можно, конечно, такими отмазками купить себе кусок очищенной совести. Но вранье это все. Просто попытки выгородить себя. Правда звучит куда конкретней: заслонять собою Вадима должна была я. Это моя пуля сейчас у Яны в легком.

— Господи!

— Ценное замечание! — в интонации Веры Игорь моментально заметил нотки недавнего собственного раздражения. Впрочем, Вера тут же спохватилась, — Извини, я нервничаю… Не хотела язвить…

— Ничего.

— Орлик выстрелила еще три раза, прежде чем Ромул с Горрилом отобрали у неё пистолет. Вадим мертв. Я и пальцем не пошевелила, чтобы предотвратить это. Я — ничтожество, — Вера снова начала заводиться, — Я — трусливая дрянь! Понимаешь?

— Вера, успокойся. Перестань. Самобичевание — не лучший способ оплакивания близких.

— При чем здесь это?! Рано или поздно все мы умрем. Оплакивать нужно живых. Мертвым наши слезы не помогут. Я оплакиваю себя. Ту себя, которой никогда уже не стану. Ту себя, которой могли бы гордиться взрастившие меня. Ту себя…

— Опять этот пафосный категоризм, — простонал Игорь, прежде чем осознать, к чему может привести подобная фраза.

— Это все, что ты можешь сказать мне в качестве поддержки?! Что ж, ты прав. Я трусливая, категоричная дура. Чем более серьезными кажутся мне вещи, тем менее значимы они на самом деле. Ведь это из-за тебя я не кинулась спасать Вадима. Ты, тот самый Мой Внутренний Ты, не пустил меня под пулю… Приковал к полу любовью своей многопудовой, сладкими речами заболтал, мол, нам с тобой еще жить и жить, как же ж я без тебя останусь-то… Из-за боязни потерять тебя… тебя, а не себя… совершила я эту непростительную подлость.