Музы дождливого парка

Мимолетное удивление уступило место другому, куда более яркому, более острому чувству — предвосхищению скорой смерти. Ее костистая лапа уже сжала горло, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть, набросила на глаза полупрозрачную кисею.

Чай… Кто мог подумать, что она догадается, отважится, опередит?.. Яд Лалы, тот самый, без вкуса и запаха, надежно упрятанный в шкафчик рабочего стола, и за двадцать лет не утратил своих адских свойств… Как же мало он знал о своей жене… Как непростительно доверчив был…

Ната ушла, не стала дожидаться его смерти. Или побоялась? Ната ушла и украла самое ценное, что было у Саввы, — его жизнь… А музы, те самые, ради создания которых он заложил душу дьяволу, отвернулись. Их прекрасные лица были безжизненно равнодушными, а в уголках глаз затаилось годами вынашиваемое нетерпение. И только Мельпомена смотрела на Савву с насмешливым пониманием, коварная Мельпомена была готова принять его в свои мертвые объятия.

— Ты все понимаешь… — Его собственный голос был похож на змеиное шипение. Савва блуждал в круговерти мутных образов, из последних сил пытаясь сделать самое важное, самое последнее. — Я тебя отпущу, моя Мельпомена. Ты отомстишь за нас обоих, я знаю…

…Молоток едва не выпадает из слабеющих рук, и глаза уже почти ничего не видят. Еще чуть-чуть, последнее усилие… Стенка тайника, та самая, отделяющая мертвую Лалу от мира живых, хрустит, как мартовский лед, из разверзшейся раны веет холодом. Может, именно этот холод почувствовала Ната? Неважно… уже неважно… Главное он сделал — распахнул перед Мельпоменой дверь, которая годами была заперта… Теперь павильон полностью в ее власти. Павильон и все, кто отважится переступить его порог. Рано или поздно она доберется до Наты. Она до всех доберется…

— Я все сделаю, Савва. — Губ касается стылое дыхание, у прощального поцелуя Лалы вкус тлена. — Рано или поздно… А ты будь проклят! Ты и твои музы!

Его последний выдох становится ее первым вдохом. Жизнь заканчивается так нелепо и так больно, но умирать уже не страшно. Что ему какое-то проклятье! Он проклят уже многие годы, с того самого дня, когда положил за пазуху мертвую розу мертвой Эрато… Или когда вдохнул частичку жизни в самую первую статую?..

— Я хотел сделать вас вечно счастливыми! Слышите, вы?!

Крик тонет в многоголосом шепоте:

— Будь проклят…

Музы как женщины, такие же коварные, такие же неблагодарные…

* * *

Марта сидела на ступеньке винтовой лестницы, сжимала виски руками и говорила-говорила…