Музы дождливого парка

Где-то возле двери должен быть выключатель. Еще пару секунд... Вот! Щелчок — и... Ничего. Свет, ожидаемый и такой необходимый в этом непроглядном мраке, так и не вспыхнул. Арсений чертыхнулся. Гроза, будь она неладна! Наверное, порвана линия проводов или выбило пробки. Впрочем, что уж сейчас гадать? Он пришел не гадать, а действовать.

Грим в нетерпении скреб когтями мраморные плиты, и звук этот разрывал барабанные перепонки почище, чем раскаты грома.

— Сидеть! — скомандовал Арсений.

Пес послушно, хоть и с неохотой, опустился рядом, прижался мокрым боком к ноге. В наступившей тишине Арсению вдруг почудилось угасающее эхо чьих-то легких шагов. Дверь за спиной захлопнулась, отсекая все внешние звуки. Теперь тишина была настоящей, ее нарушало лишь биение его собственного сердца и тяжелое дыхание Грима. Пес, лишенный возможности действовать, неожиданно успокоился, по его боку больше не пробегала дрожь нетерпения. Может, почудилось? Смешно! Крысолову уже давно ничего не чудится, он видит и знает наверняка. И здесь, в этом затерянном в парке павильоне, еще пару мгновений назад кто-то был. Человек или призрак — это и предстоит узнать.

Арсений еще раз безуспешно попробовал включить свет, а потом разжал онемевшую от напряжения левую руку, отпуская Грима на волю.

— Осмотрись тут, — сказал, понизив голос, и в который уже раз удивился этой своей детской привычке шептать там, где запросто можно говорить громко.

Отпущенный на волю Грим тут же растворился в темноте, а Арсений приступил к осмотру. Теперь уже неспешному и детальному. Что бы там ни рассказывала Ната, как бы там ни было, но что-то здесь нечисто. И его задача сейчас разобраться, кто за всем этим стоит: живой человек или призрак.

А они его уже ждали. Мраморные статуи настороженно следили за каждым его движением. Стоило Арсению лишь отвернуться от какой-либо из статуй, как его тут же одолевало стойкое, но совершенно иррациональное чувство, что там, за его спиной, что-то происходит: мертвые музы Саввы Стрельникова оживают, тянут к нему холодные руки, шепчут на ухо что-то тревожное и неразборчивое. Этого не могло быть, потому что шестое чувство, давно и успешно натасканное на обнаружение малейших отклонений от нормальности, молчало, уступив место банальной логике. Сейчас в павильоне не было никого, кроме них с Гримом и муз. Никаких призраков, никаких злодеев.

Арсений подошел к одной из статуй, направил луч фонарика на каменное лицо. Муза улыбалась ему загадочно и грустно. Большие глаза, пухлые губы, ямочка на подбородке, каменная роза в распущенных волосах. От музы шел свет. Не тот, который заметен глазу, а особенный, лишь едва ощутимо касающийся сетчатки, дразнящий и сбивающий с толку обычные органы чувств. Арсений смотрел на мраморную женщину в хитоне, а видел совсем другое. Черные блестящие глаза, блестящие не от радости, а от непролитых слез. Чахоточный румянец на бледных щеках. Полыхающая алым роза — фальшивая, неживая. Тонкое пальтишко, давно вышедшее из моды, не по размеру большое, с длинными рукавами, доходящими до кончиков пальцев. Девочка-Пьеро, покинутая, преданная, печальная. Интересно, кто она? Которая из жен Саввы Стрельникова? Надо будет попросить у Наты семейный альбом.

Арсений перешел к следующей статуе, когда где-то над головой раздался заливистый лай Грима. Над головой... Странно.

Винтовая лестница нашлась в самом центре павильона. Ажурная и невесомая, она обвивала поддерживающую потолок колонну. Прежде чем подняться наверх, Арсений посветил себе под ноги.

К лестнице вели две цепочки грязных следов. Первая, несомненно, принадлежала Гриму, а вот вторая... Арсений присел на корточки, всматриваясь. Эх, зря он не отпустил Грима сразу, как только услышал шаги! Иногда в их деле нужно сначала действовать, а уж потом рассуждать. Тогда бы не пришлось гадать, чьи это следы. Первая ошибка. А есть еще и вторая. Под ноги нужно было посмотреть сразу, а не глазеть на статуи и не затаптывать улики. Теперь хрен разберешь, что тут происходило до их с Гримом появления. Откуда явился этот загадочный визитер, куда ушел?.. Даже размер обуви не различить — все смазано, размыто. Впрочем, куда ушел, понять все-таки можно. Вот след от носка на мраморной ступеньке, а Грим заходится раздраженным лаем где-то наверху. Теперь уже можно не спешить, если бы пес кого-нибудь поймал, там, на втором этаже, сейчас было бы тихо.

Грим ждал его на входе. При появлении Арсения он расстроено рыкнул, осторожно, но крепко сжал челюсти на запястье, потянул куда-то в темноту.

— Грим, подожди! Дай осмотреться! — Арсений включил фонарик.