Музы дождливого парка

— Ах, мне нужно в Париж! — истерично рассмеялась Верочка. — Ах, мне скучно в этом вашем захолустье! А Париж, оказывается, дырка от бублика!

— Сама ты дырка от бублика! — Анастасия стряхнула пепел прямо на ковер. — Курица пустоголовая! Скачешь из койки в койку, вертишь задницей, а у самой за душой ни гроша. Жила всю жизнь на Натины подачки.

— Так я и не скрываю! — Верочка расплылась в злорадной улыбке. — Только вот мне, курице пустоголовой, в отличие от вас, умных, долги возвращать никому не нужно. Я по средствам жила, без Парижей и лишних понтов! Я не пропаду, Настенька, ты за меня не переживай! Я молодая, красивая. Это твой поезд уже давно ушел…

Как же все это мерзко, как предсказуемо… Марта загасила сигарету. Все, нечего ей больше делать в этом гадюшнике…

— А куда это ты собралась? — змеиное шипение Ильи настигло ее уже у двери. — Мы тут друг о друге уже много всякого интересного узнали, по-родственному, так сказать. Только ты не при делах осталась. Может, поведаешь нам, за что бабка на тебя сначала ополчилась, а потом вдруг так облагодетельствовала? Давай, потряси грязным бельишком, сестренка!

— Пошел к черту! — Марта не стала даже оборачиваться, со всей силы хлопнула тяжелой дубовой дверью. Дышать сразу стало легче, хотя бетонная глыба тревог и сомнений, обрушившаяся ей на плечи после смерти Наты, никуда не делась.

Вот, не стало Наты, и карточный домик родственных отношений разрушился в одно мгновение. Она вырастила их всех практически с пеленок, не делила на своих и чужих, а они от нее отказались. От нее и от кровных уз. Ради денег…

Творец,1938 год (Каллиопа и Терпсихора)

Это был дивный во всех смыслах день — день его триумфа, день обретения новой музы.

А ведь Савва и не чаял, что такое возможно, за годы жизни с Прасковьей почти привык к тому, что душа больше не горит, не рвется в эмпиреи! Отвык от света.

Свет, исходящий от незнакомки, был так ярок и так пронзителен, что Савва почти ослеп от этого неземного сияния. Не видел никого и ничего, отвечал на вопросы гостей невпопад, даже перепутал названия собственных картин, чего с ним отродясь не бывало.

Тонкая, изящная, будто китайская статуэтка, с каштановыми волосами, уложенными в высокую античную прическу, с огромными, чуть раскосыми глазами и не по-славянски смуглой кожей, она ни на шаг не отходила от плюгавого, совершенно невзрачного мужичка в форме НКВД. Ее тонкие пальчики трепетно вздрагивали на его согнутой в локте руке, а высокие скулы расцвечивал яркий румянец, стоило ей поймать не в меру пристальный взгляд Саввы.

Да, он знал, что производит на женщин впечатление. Он был из тех мужчин, которые с возрастом становятся лишь интереснее. В нем тоже ощущалось что-то ненасытное, азиатское, и глаза его временами полыхали дьявольским огнем, в котором расплавилось не одно дамское сердце. Но он не рвался в чужие объятия. Женщина сама по себе не представляла для Саввы интереса, если только от нее не исходил свет, заставляющий сердце быстро биться, заставляющий забывать об осторожности и благоразумии, вынуждающий жадно ловить каждый вздох, каждый взгляд той, которой суждено стать его музой.