Музы светлого Дома изящной словесности (СИ)

— А это зачем? — спросила Серафима, принимая платок.

Он понял, что она говорит про цветы.

— Это я для вас, — сознался Вениамин. — Но если вы опять будете плакать, то я их унесу.

— Не надо, — Серафима взяла себя в руки. — Ни вы, ни цветы не виноваты. Извините, что я так. Спасибо. Отдайте сюда!

И она отобрала у него букет.

— Давно я не слышала этого вопроса, — Серафима попыталась быть благодарной, но твёрдой. — Давно мне не дарили цветов. Но судьба союза Музы и автора в руках творца, и вот в данном случае он говорит — нет.

Мужчина насупился.

— Это окончательно и бесповоротно?

Здесь Серафима решила взглянуть ему в глаза. Надо же ей знать хотя бы — какого они цвета. И вдруг её, как огонь, обожгла мысль. Даже не мысль, намеренье. Его! — намеренье. Уйти и больше с Серафимой никогда не встречаться. Но это же невозможно… Без её участия союз с любой Музой заключить невозможно, и для автора желание никогда не встречаться с Серафимой означает…

— Стой! — скомандовала она, отбрасывая как логику, так и другую невозможную мысль, что почувствовать намеренье Муза может только у своего автора и никак иначе…

— Стою, — замер Вениамин.

— Почему вы решили, что я ваша Муза? — спросила Серафима.

— Да я ничего не решал, — ответил Вениамин. — В первый же день, когда я попал на землю светлого Дома, я увидел вас, идущую по белоснежной тропинке. Ваше лицо было бледным и грустным. Но, как рыцарь прячет свой страх перед смертью за решёткой забрала, так и ваша грусть была укрыта косметикой. Вы были почти в таком же платье, тёмно-лиловом. Только рукава были длинные, а на ваших руках не было перчаток. И ботиночки, по-моему, были без каблуков, но этого я точно не помню. Но чепчик был точно такой же, только розочки на нём были другого цвета, в тон к платью, а не ржавого цвета меди в тон к вашим глазам, как сейчас. Камушки тропинки разлетались от ваших шагов так, словно вы стали маленьким тропическим ураганом. Сердце моё сжалось, ёкнуло. И тогда я понял, что вы моя Муза.

— Так просто? — грустно улыбнулась Серафима. — Так не бывает.

— Тогда, может быть, так? — спросил Вениамин и встал совсем рядом. — Она была грустной. Слёзы текли по её лицу. В руках она держала дурацкие жёлтые камелии, очень похожие на дикий шиповник. Он подошёл и взял её за руку.

Вениамин действительно взял Серафиму за руку.

— «Будьте моей Музой!» сказал он. И любовь выскочила перед нами…

Серафима очнулась от наваждения. Выдернула руку.

— Я знаю эти слова, — сказала она. — «Так поражает молния. Так поражает финский нож». Только почему вы думаете, что это имеет отношения к нам?

— А почему нет? — спросил Вениамин.

— Почему нет? — с сарказмом переспросила Серафима.

— Почему — нет?! — переспросила она ещё раз, громче.

Вениамин молчал. И здесь Серафима поняла, что ей нравится этот странный мужчина с душой чёрта. Почти, а может быть даже и больше того, другого, из давно забытого прошлого. Но и тогда, и сейчас её симпатии рвутся проклятым предназначением! Опять…

— Потому! — вспылила она. — Потому что волку никогда не стать оборотнем! Потому что в имени нет огня!

— Какого огня? — удивился Вениамин.

— Между прочим, — прошипела Серафима, — Маргарита, Муза этого автора, чьи слова вы так неосмотрительно произнесли, сейчас свободна. Можете попытаться подкатить к ней. Но она вас даже слушать не станет! Она хранит верность своему автору!

— Вы храните кому-то верность? — осторожно спросил Вениамин.

— Да никому я не храню верность! — Серафима была уже на грани истерики. — Я сама, может быть, пошла бы за вами хоть к чёрту на кулички, но не могу, понимаете? Потому что это всё бред! То, что вы говорите. Потому что ТАМ любовь выскочила и поразила как финский нож, как молния, а у вас что? Чепчик? Ботинки без каблуков? Сердце ёкнуло? Бред!

Серафима шагнула на деревянную ступеньку крыльца. «Если я не уйду сейчас, я могу не уйти никогда!» — сказала она самой себе и шмыгнула носом. Слёзы опять поползли по щекам.

— Но я ведь это без вдохновения придумал, — растерянно произнёс Вениамин. — Это ведь только как черновик, заготовка.

Серафима обернулась, желая ещё что-то сказать, но опять поймала его взгляд, его мысль. Очень странную. «Сейчас она выбросит цветы в урну» — думал он. Серафима растерялась. Слово «урна» было ей определённо знакомо, но такого предмета рядом не было. Ей почему-то представился огромный квадратный ящик, заваленный арбузными корками и кожурой бананов. И туда она должна бросить свои цветы? Зачем?

— Цветы я не выброшу! — сказала она. — И не смейте меня утешать!

На этих словах Серафима хлопнула дверью, скрываясь в помещении. Вениамин остался стоять, растерянный. Он мало что понял. Огонь, оборотни… Но ведь разговор когда-нибудь можно продолжить? Вроде бы чёткого «нет» он не получил. Или всё-таки получил?..

ГЛАВА III. Приём посетителей. Лёля

Оказавшись в домике, Серафима прижалась спиной к двери и попыталась успокоиться. «Надо настроиться на работу, надо настроиться на работу», — повторяла она.