Музы в уборе весны (СИ)

Ворвалась в мир тепла и запаха горячей муки и сиропа, и по ушам ударила музыка и громкий смех. Волны качали корабль, как мать ребенка, светилами служили звёзды, а певцами дельфины. Тут жизнь кипела — островок счастья в безбрежном океане. куда мы плыли, зачем и сколько — всё это перестало иметь значение. Для меня всегда был главным путь, а не конечная станция.

У кормы стояли Февраль и Зефир и целовались, будучи не в силах оторваться друг от друга.

 «Я никогда не отпущу твою руку.»

Только в этой фразе я люблю словно «никогда».

— Хватит на них пялится, знаешь, как таких называют? — услышала я ехидный голос зеленоволосого.

— Ну и как тебя зовут? — оживилась я, — Думаешь, я забыла? А вот не забыла! Давай, колись!

— Меня зовут… — покраснел зеленоволосый, — Меня зовут Кипарис.

Непрокрашенных корней больше у него нет. Чистый зеленый цвет.

— Вечнозелёзый, — улыбнулась я, — Не сбрасывай больше листья.

— Больше не буду, — пообещал он.

— Пойдём в каюту, — сказал Лебедь, — Я устал.

— Ты ж ничего не делал, — удивилась я.

— Потому и устал, — зевнул Лебедь.

Мы прошли в каюту. Обшарпанные стены, толстое стекло, кошка на подоконнике, пыльная батарея,  незаправленная постель, старый циферблат, кружка с дымящимся какао. Одна из тех уютных комнат, в которых поместятся лишь двое — ни больше, ни меньше.

— Мне это кажется знакомым, — Лебедь повернулся ко мне, — Как будто моя детская комната. Но у меня не было такой никогда.

— Забавно, но я чувствую то же самое, — сказала я, — Может, нам снилось что-то подобное?

— Вряд ли, — ответил Лебедь, — Я все сны запоминаю. Записывал их на всякий случай. Одно время даже парочку стихов написал…

— О, прочитаешь? — заинтересовалась я.

— Ну нет уж, я стесняюсь, — смутился Лебедь, — Всё равно это бред.

— Не бред, — серьёзно ответила я.

— Ты-то откуда знаешь? — усмехнулся Голубь и повернулся к окну, — Гляди, там Кошка.

Я подбежала к окну. Она стояла, похожая на бродячего котенка — лохматая, тощая, с несчастной мордочкой. Я вмиг захотела, чтобы и она взошла по трапу, потому что после второго гудка корабль отплывёт. Вот бы она присоединилась. Я бы забрала её боль, собрала в чашу её слёзы и вылила за борт. Прошлое бы осталось на том берегу, и больше у него не было бы власти над ней. Я даже кричала ей, махая руками, надеясь, что моя радость долетит до неё.

— Элли, — твёрдо сказал Голубь, — Она не придет. Ты ведь сама понимаешь, что в глубине души она все равно останется по ту сторону. Даже несмотря на то, что там боль и страдания. Даже не смотря на то, что там она одинока. Ты ведь это знаешь, так что просто отпусти её.

— Замолчи! — закричала я, и по щекам потекли злые слёзы, которые я поспешила вытереть.

И только потом я заметила Королеву, всё это время стоящую рядом с Кошкой. Теперь она была без шляпы, и перья запутались в её волосах. Кошка исчезла, и исчезла навсегда. Я услышала, как лопается струна — то Грань её отпускает.

Загудел сигнал. Трап исчез, и корабль поплыл навстречу горизонту. А Королева так и продолжала махать белым платком, пока не исчезла вместе с туманным берегом.