Музы в век звездолетов

— Что за странная история! А туземцы?

— Туземцев здесь нет.

— Но как называется остров?

— Остров когда-то назывался Майана; теперь это Остров эстетов.

Прибыл матрос с пакетом; наш собеседник поклонился и скромно ушел.

Анна сбросила одеяло и надела платье; оно было сделано из легкой голубой материи и стянуто в талии витым поясом; в пакете было также ожерелье из крупного желтого янтаря. «Смотрите! — сказала она мне. — Какое внимание!.. Он восхитителен, этот неведомый народ». Мы старались припомнить названия «Майана», «Остров эстетов», но, по-видимому, ни один из нас никогда не слыхал о них.

На маленьком бунгало из полированного дерева была дощечка с выгравированной надписью на английском языке: Помещение для иммигрантов.

Я ожидал найти таможенную контору, пропахшую табаком, оклеенную циркулярами; но комната, куда нас ввели, оказалась очаровательной и светлой. Обитые светлым кретоном три кресла окружали стол из полированного светлого дерева. На столе был приготовлен чай по-английски: с розовым и зеленым пирожным, огромным кексом и тоненькими ломтиками черного хлеба с маслом. Вдоль стен шли полки, уставленные книгами. В креслах находились судьи, вставшие при нашем появлении. Слева от нас сидел маленький человечек, похожий на крестьянина, с всклокоченной бородой, но глаза у него были добрые и глубокие; у среднего, очень высокого и лысого, лицо было бритое, умное и несколько суровое; чертами он напоминал японца; сидевший справа, моложе других, казался воздушным существом, готовым каждую минуту улететь; его вьющиеся пушистые волосы были льняного цвета, глаза серо-голубые. Председателем был тот, кто сидел в центре. К нашему удивлению, он заговорил приятным, слегка певучим голосом на изысканном французском языке.

— Разрешите вам представить моих коллег, — сказал он нам. — Ручко, маленький лохмач, и Снэйк, красавец юноша. Меня зовут Жермен Мартен, и моему французскому происхождению я обязан честью председательствовать на вашем допросе. Однако не мешает предупредить вас, что литературный язык на этом острове — английский… Будьте любезны сообщить мне ваши имена.

— Мое имя Пьер Шамбрелан, — сказал я, — а моя спутница — Анна де Сов; не знаю, получили ли вы французские газеты, в которых говорилось о нашем намерении переплыть Тихий океан. Три дня назад буря привела наше судно в полную негодность. Мы хотели бы просить разрешения починить его здесь, а затем продолжать наше путешествие. Что касается издержек по починке, то у меня на борту есть немного денег; если их недостаточно, у госпожи де Сов есть текущий счет в Вестминстерском банке, и я полагаю, что по телеграфу…

— Дорогой господин Шамбрелан, — со скукой в голосе сказал Жермен Мартен, — перестаньте, пожалуйста, говорить о деньгах. Это слишком избитая тема… Наши беоты починят вам судно и будут очень счастливы сделать это. Единственный вопрос, который стоит перед нами. Комиссией временной иммиграции, можно ли разрешить вам пребывание в стране эстетов и, с другой стороны, нет ли оснований задержать вас здесь на несколько месяцев…

— На несколько месяцев! — в ужасе воскликнул я. — Но…

— Прошу вас, — кокетливо-властным тоном прервал Мартен, — подождите… Вы увидите, что все уладится… Сударыня, садитесь… Не угодно ли чашку чаю?

Анна, умиравшая с голоду, радостно приняла приглашение. Снэйк пододвинул ей кресло, и, когда мы все удобно уселись за столом, Мартен снова заговорил:

— Послушайте… Вы задумали переплыть Тихий океан вдвоем, в маленьком суденышке, которое я только что мельком видел… Не можете ли вы сказать, с какими намерениями предпринята эта удивительная экспедиция?

— Только из-за любви к морю и отвращения к общественной жизни… Госпожа де Сов и я оба испытывали желание на некоторое время уйти от цивилизации. И она и я — хорошие моряки, и мы объединили свои усилия для этой поездки.

Мартен повернулся поочередно к двум своим товарищам; его глаза блестели.

— Оч-чень интересно! — сказал он напирая на слово «очень».

Ручко долго смотрел на меня своими прекрасными глазами.

— Дорогой господин Шамбрелан, — с участием спросил он, — эта дама была вашей любовницей до отъезда или стала ею лишь в путешествии?

Анна с гневом поставила свою чашку на стол.

— Что за вопрос! — сказала она. — Я никогда не была его любовницей. Мы товарищи по спорту, больше ничего… И какое вам до этого дело?

Мартен засмеялся; у него был удивительный смех, детский и в то же время дьявольский.

— Милый друг, — сказал он Ручко, — немножко терпения… Но ее тон был очарователен, не правда ли, Снэйк?

— Да… — задумчиво сказал Снэйк, — такой естественный…