…Он просыпался на рассвете, когда Баклан и ребята-музыканты еще видели первый сон, набросив, что попало, выходил из гостиницы в торжественную прохладу Сент Джеймс-стрит, спускался в безлюдный Грин-Парк, вдыхал едва уловимый запах росистой травы, гладил стволы помнящих многое столетних дубов и кормил уток прихваченным в ресторане упругим хлебом… Или наоборот – поднимался к оживающей Пикадилли, шагал по ней – быстро и уверенно – до поворота на величественную Риджент, смело сворачивал в лабиринт пахнущих утренней выпечкой старых переулков, и каждый дом казался смутно знакомым, и он ни разу не заблудился и каждое утро жалел, что уже 10 часов и пора возвращаться в отель… Ни в Берлине, ни в Хельсинки ничего подобного Никита не чувствовал – те были просто суетливой надоедливой чужбиной. Люди казались придурками, еда – безвкусной, он жил от концерта до концерта и скучал по России…
– Тогда почему бы тебе не попробовать жить в Лондоне? – просто спросил Циммершлюз, аккуратно разливая водку.
Никита тряхнул головой, отгоняя воспоминания. Он даже не помнил, чтобы Солоницер входил в зал, но запотевший графинчик снова был полным, вазочка с икрой призывно блестела, а от аромата поджаренного бородинского кружилась голова.
– Интересно, как вы себе это представляете? – спросил Никита, уже закусывая.
– Да элементарно… – пожал плечами Циммершлюз. – А что тебя смущает?
– Ну, не знаю… – Никита вдруг понял, что на самом деле раньше даже не думал всерьез о переезде в Лондон, поэтому сказать, что его смущает, совершенно не готов. – На что я жить буду, например… Разве что встречу в Лондоне такого же Марка Ароновича, который поселит меня в своем пентхаусе и будет угощать икрой…
– Не прикалывайся, – беззлобно перебил Марик. – Я – эпизод в твоей жизни, это ясно. Но жить в Лондоне – не труднее, чем в любом другом месте, уж в Москве – так точно. Главное – знать, что это действительно твое, что тебе не показалось… Разобраться в себе без суеты и дурацкого страха… Вот эту возможность я и хочу тебе дать. Больше – ничего, поверь…
– Но с какой стати?! – громко выдохнул Никита. – Вот чего я никак не пойму! Мы же с этого, собственно, и начали, Марик, вы помните?..
– Ну ты зануда, должен тебе сказать… – со вздохом покачал головой Циммершлюз. – Тебе что – плохо, что тебе хорошо, я не понимаю?.. Хочешь всю жизнь, до смерти, бродить по миру угрюмым неудачником?.. Занюхивать страх дешевым кокаином?.. Верить в проклятие какой-то сельской дурочки?.. А как же Бог?
– Бог? При чем здесь Бог? – совершенно опешил Никита.
– Ничего себе! При чем здесь Бог… А при том, что он создал тебя, чтобы ты жил в любви, радости и достатке, а не дрочил кровью, жалея себя, маленького-несчастненького!.. При том, что твои мечты – это Его планы относительно тебя! Неужели ты даже этого не понимаешь?..
Несколько минут они молчали, думая каждый о своем. Тишина была особенной – не тревожила и не вызывала чувства неловкости. Когда пьешь водку, такое случается.
Никита заговорил первым. Потому что совсем опьянел.
– Да, конечно же… Анатолий Макарович… ну, который Харалдай… он прав… Кто я такой, чтобы отталкивать добро? Самый счастливый человек на земле, что ли?.. – Язык путался точно так же, как и мысли, зато на душу опустилось то самое блаженное водочное просветление, ради которого единственно и стоит пьянствовать. – Давайте выпьем за вас, Марк Аронович…
Но нетвердая Никитина рука, потянувшаяся к графину, зависла в воздухе. Произошло это рефлекторно, еще раньше, чем его нечеткое сознание отреагировало на реальность. А реальность заключалась в том, что ставший неотъемлемой частью мира гул голосов за дверью вагона-ресторана, разрываемый редкими гортанными воплями, вдруг сменился тишиной – тревожной и беспощадной, как засада в горах.
Вместе со страхом пришло почти мгновенное отрезвление. Отвратительное ощущение, честно говоря.
Марик бросил спокойный взгляд на циферблат «Брегета» и одобрительно кивнул.
– Пунктуальные люди твои знакомые. Значит, быстро договоримся.
И он, откинувшись на стуле, закурил свою сигарету, похожую на маленькую сигару. А Никита спрятал руки, чтобы не было видно, как они крупно дрожат.
Баклан в диковато-причудливом кожаном костюме, под которым виднелась малиновая косоворотка с золотыми пуговицами, ввалился в зал первым. Свою дозу адреналина он, конечно, получил, но от этого выглядел не оробевшим, а наоборот – еще более румяным и возбужденным, чем всегда. Таким он бывал, когда заканчивались барбитураты, а с амфетаминами, наоборот, не было никаких проблем.
Следом за ним аккуратно вошел Сергей Сергеевич, начальник его охраны, невысокий и широкоплечий, в сдержанном костюме. Типичный командир роты, сменивший присягу на пять штук зелени в месяц.
– Что, блядь, даже уйти по-человечески не можешь?.. Понты хочешь погонять? – прогремел Баклан, ставя огромный сапог на край стола и наклоняясь на купеческий манер. – Ну ничего, я тебе погоняю…
– Хайло закрой! Любимец Челябинской филармонии… И башмак, блядь, со стола! Быстро!!