Музыка горячей воды

– Само собой. Хороший бабник видит, как все ее гамбиты парировать правильной реакцией. А каждая правильная реакция направляет беседу в новое русло, пока баба у бабника не загнана в угол – или, точнее, не лежит на спине.

– И как мне научиться?

– Такому не научишься. Это инстинкт. Тут надо понимать, что женщина на самом деле хочет тебе сказать, когда что-то говорит. Этому не научишь.

– А что она мне на самом деле говорила?

– Она тебя хотела, а ты не понимал, как к ней подступиться. Мосты не навел. Ты облажался, Макс.

– Она же читала все мои книги. Она думала, я в чем-то соображаю.

– Она вот теперь сообразила.

– Что?

– Что ты, Макс, тупой осел.

– А я тупой осел?

– Все писатели – тупые ослы. Поэтому они всё и записывают.

– В смысле – «поэтому они всё и записывают»?

– В смысле, они всё записывают, потому что ни шиша ни в чем не соображают.

– Я много чего записываю,- печально сказал Макс.

– Помню, в детстве я читал книжку Хемингуэя. Там один парень все ложился в постель с женщиной и ложился, но у него ничего не получалось, хотя эту женщину он любил, а та любила его. Господи боже мой, думал я, какая великолепная книжка. Столько веков прошло, а про этот аспект никто не написал. Мне казалось, что парень этот – слишком блаженный осел, потому у него и не выходит. А под конец книжки я прочел, что ему в войну просто яйца отстрелили. Вот подстава.

– Думаешь, она вернется? – спросил Макс- Ты бы видел ее фигуру, это лицо, эти глаза.

– Не вернется,- ответил я и встал.

– Но что же мне делать? – спросил Макс.

– Кропай и дальше свои жалкие стишки, рассказики и романчики…

Я оставил его сидеть и спустился по лестнице. Мне больше нечего было ему сказать. На часах 7.45 вечера, а я еще не ужинал. Я сел в машину и поехал к «Макдоналдсу»: взять, что ли, жареных креветок?

Смерть отца 1

Отцовские похороны были как остывший гамбургер. Я сидел напротив похоронного бюро в Альхамбре и пил кофе. Когда все закончится, до ипподрома ехать недолго. Вошел человек с жутким облезающим лицом, в очень круглых очках с очень толстыми стеклами.

– Генри,- сказал он мне, потом сел и тоже заказал кофе.

– Здравствуйте, Берт.

– Мы с твоим отцом очень крепко подружились. Много о тебе разговаривали.

– Я не любил старика,- ответил я.

– А отец тебя очень любил, Генри. Все надеялся, что ты женишься на Рите.- Рита была дочерью Берта.- Она ходит с таким милым парнишкой, но он ее не привлекает. Кажется, ей больше пижоны нравятся. Я не понимаю. Но он ей, должно быть, хоть немного, да нравится,- чуть просиял он,- потому что, когда он приходит, ребенка она прячет в чулане.

– Ладно, Берт, пойдемте.

Мы перешли через дорогу в похоронное бюро. Кто-то вещал, каким хорошим человеком был отец. Мне хотелось изложить им и другую точку зрения. Потом кто-то запел. Мы встали и гуськом пошли мимо гроба. Я шел последним. Может, плюнуть на него, подумал я.

Мать у меня умерла. Я ее похоронил год назад, после чего отправился на скачки, а потом трахнулся. Все шли мимо гроба. Потом закричала какая-то женщина:

– Нет, нет, нет! Не может быть, что он умер!

Полезла в гроб, подняла отцу голову и поцеловала. Ее никто не остановил. Губами прямо в губы. Я взял отца за шею, женщину за шею и растащил. Отец упал обратно в гроб, а женщину вывели, ее трясло.

– Это подружка твоего отца,- сказал Берт.

– Недурно выглядит,- сказал я.

Когда я выходил на улицу после службы, женщина ждала снаружи. Подбежала ко мне.

– Ты вылитый он! Ты и есть он!

– Нет,- ответил я,- он умер, а я моложе и приятнее.

Она обхватила меня руками и поцеловала. Я сунул язык ей в губы. Потом отстранился.

– Ну, ну,- громко сказал я,- держите себя в руках!

Она меня еще раз поцеловала, и я теперь воткнул язык ей в рот еще глубже. Пенис мой отвердевал. Подошли какие-то мужчины и женщина – увести ее.

– Нет,- сказала она,- я хочу поехать с ним. Я должна поговорить с его сыном!

– Ну же, Мария, пожалуйста, пойдем с нами!

– Нет-нет, мне надо поговорить с его сыном!

– Вы не против? – спросил у меня один.

– Нормально,- ответил я.

Мария села ко мне в машину, и мы поехали в отцовский дом. Я открыл дверь, и мы вошли.

– Посмотрите тут,- сказал я.- Можете взять себе все, что хотите. А я пойду в ванную. На похоронах я потею.

Когда я вышел, Мария сидела на краешке отцовой кровати.

– Ой, на тебе его халат!

– Теперь он мой.

– Он этот халат обожал. Я подарила ему на Рождество. Он им так гордился. Говорил, что наденет его и станет ходить по кварталу, чтобы все соседи видели.

– И ходил?

– Нет.

– Хороший халат. Теперь будет мой. С тумбочки я взял пачку сигарет.

– Ой, это его сигареты!

– Хотите?

– Нет.

Я закурил.

– Вы с ним сколько были знакомы?

– Около года.

– И так и не поняли?

– Чего не поняла?

– Что он человек невежественный. Грубый. Патриот. Жадный до денег. Врун. Трус. Притворщик.

– Нет.

– Удивительно. А вроде разумная женщина.

– Генри, я любила твоего отца.

– Вам сколько лет?

– Сорок три.

– Хорошо сохранились. Ноги у вас красивые.

– Спасибо.

– Аппетитные.

Я ушел на кухню и достал из буфета вино, вытащил пробку из бутылки, нашел два бокала и вернулся. Налил ей и передал бокал.