Музыка горячей воды

— Да тебе вечно нехорошо! А когда, ебаный в рот, тебе уже станет хорошо? Я тут хожу и горбачусь, а ты валяешься, журнальчики весь день почитываешь да свою вялую сраку жалеешь. Думаешь, там легко! Ты вообще соображаешь, что безработных — десять процентов? Соображаешь, что мне за эту работу надо каждый день драться, каждый божий день, пока ты рассиживаешь в кресле да себя жалеешь? Да вино хлещешь, да сигареточки смолишь, да с подружками пиздишь? С девочками, с мальчиками, кто там у тебя в подружках. А мне, ты думаешь, там легко?!

— Я знаю, что нелегко, Барни.

— А ты мне даже свою жопку больше не подставляешь.

Ширли вылила омлет на сковородку.

— Ты б хоть добрился, а? Завтрак уже скоро.

— Я к тому, что чего это ты стала такая упорная насчет жопки? Она у тебя в золото, что ли, оправлена?

Ширли помешала вилкой омлет. Потом взяла лопаточку.

— Это потому, Барни, что я тебя терпеть не могу. Я тебя ненавижу.

— Ненавидишь? Это чего это?

— Я терпеть не могу, как ты ходишь. Терпеть не могу, что у тебя волосы из носу торчат. Мне твой голос не нравится, глаза. Мне не нравится, как ты думаешь, как разговариваешь. Ты мне вообще не нравишься.

— А сама-то! Тебе есть что предложить? Ты погляди на себя! Да тебе в третьесортном борделе работы не дадут!

— У меня она уже есть.

Он ее ударил — ладонью по щеке. Ширли выронила лопаточку, покачнулась, ударилась о раковину, однако на ногах устояла. Подняла лопаточку с пола, вымыла под краном, вернулась к плите и перевернула омлет.

— Не хочу я никакого завтрака, — сказал Барни. Ширли выключила горелки и ушла в спальню, легла в постель. Она слышала, как он собирается в ванной. Ей было противно, даже когда он плескался в раковине водой, пока брился. А когда зажужжала электрическая зубная щетка, она представила, как щетинки у него во рту чистят зубы и десны, и ее затошнило. Потом запшикал лак для волос. Потом тишина. Потом спустили воду.

Он вышел. Она слышала, как он выбирает в шкафу рубашку. Зазвякали ключи и мелочь, когда он надевал брюки. Затем кровать просела — он опустился на краешек, натягивая носки и ботинки. Затем кровать снова поднялась — он встал. Ширли лежала на животе, лицом вниз, глаза закрыты. Она чувствовала, как он на нее смотрит.

— Слушай, — сказал он, — я тебе только одно хочу сказать: если у тебя другой мужик, ты труп. Поняла?

Ширли не ответила. Его пальцы вцепились ей в загривок. Он несколько раз жестко пихнул ее лицом в подушку.

— Отвечай! Ты поняла? Поняла? Ты меня поняла?

— Да, — ответила она. — Я поняла.

Он ее отпустил. Вышел из спальни в большую комнату. Закрылась дверь, Ширли услышала, как он спускается по ступеням. Машина стояла на дорожке, и Ширли послушала, как она заводится. Потом машина уехала. Потом тишина.

Туда-сюда-обратно

Засада с прибытием в 11 утра и чтениями в 8 вечера вот какая: иногда человек низводится до того, что его выводят на сцену, а там на него глядят, прикалываются над ним, шпыняют, поскольку им одного надо — не просвещения, а развлечения.

Профессор Крагмац встретил меня в аэропорту, в машине я познакомился с двумя его собаками, а с Пульхольцем (который много лет читал мои работы) и двумя юными студентами — один знаток карате, у другого сломана нога — уже дома у Хауарда. (Хауард — преподаватель, который и пригласил меня читать.)

Я сидел мрачный и праведный, пил пиво, а почти всем, кроме Хауарда, надо было на занятия. Захлопали двери, залаяли и ушли собаки, тучи сгустились, а Хауард, я, его жена и молоденький студент остались сидеть. Жена Хауи Жаклин играла со студентом в шахматы.

— У меня новая поставка, — сказал Хауард. Раскрыл ладонь — там лежала горсть пилюль.

— Нет, — ответил я, — проблемы с желудком. Неважно ему в последнее время.

В 8 вечера я вылез на сцену.

— Пьяный, он пьяный, — доносились голоса из зала.

У меня с собой была водка с апельсиновым соком. Начал я с глотка, чтоб расшевелить в них омерзение. Читал час.

Аплодировали сносно. Подошел мальчишка, весь трепеща.

— Мистер Чинаски, я должен вам сказать — вы прекрасный человек!

Я подал ему руку.

— Все нормально, парнишка, покупай мои книжки и дальше.

У некоторых какие-то книги были, я в них рисовал. Все кончилось. Поторговал задницей.