Музыка горячей воды

— Четвертый этаж, квартира номер четыре. Майра жала на кнопки, лифт ездил вверх и вниз.

— Послушай, — в конце концов сказала она. — Мы тут уже сто лет катаемся. Прости, но мне поссать нужно.

— Ладно, — согласился Луи, — давай условимся. Ты мне дашь кнопки понажимать, а я тебе дам поссать.

— Договорились, — ответила она, спустила трусики, присела и сделала свое дело. Глядя, как по полу течет струйка, Луи надавил на «4». Приехали. Майра к этому времени уже встала, подтянула трусы и приготовилась выходить.

Они зашли к Луи и стали открывать бутылки. У Майры это получалось лучше всего. Они с Луи уселись друг напротив дружки, футах в 10–12. Луи сидел в кресле у окна, Майра — на диване. У Майры была бутылка, у Луи — бутылка, и они приступили.

Прошло пятнадцать или 20 минут, и тут Майра заметила на полу у дивана пустые бутылки. И началось: возьмет одну, пришурится — и фигак Луи в голову. Промазала всеми до единой. Некоторые вылетали в открытое окно у Луи за спиной, некоторые разбивались о стену, некоторые отскакивали от стены и чудом не разбивались. Эти Майра подбирала и опять пуляла в Луи. Вскоре бутылки у Майры кончились.

Луи встал с кресла и вылез на крышу за окном. Собрал все бутылки. Когда набралась охапка, он опять влез в окно, принес их Майре и сложил к ее ногам. Потом снова сел, поднес к губам квинту и пил дальше. В него опять полетели бутылки. Он хлебнул раз, другой, а потом больше ничего не помнил…

Наутро Майра проснулась первой, вылезла из постели, поставила кофе и принесла Луи кофе с коньяком.

— Пошли, — сказала она. — Я хочу тебя познакомить с моим другом Альбертом. Альберт — он очень особенный.

Луи выпил кофе с коньяком, потом они побарахтались немного. Было хорошо. У Луи над левым глазом взбухла очень большая шишка. Он встал с постели и оделся.

— Ладно, — сказал он, — пойдем.

Они спустились на лифте, дошли до Альварадо-стрит и сели в автобус на север. Пять минут ехали спокойно, а потом Майра дернула шнурок. Они вылезли, полквартала прошли пешком, потом зарулили в старый бурый многоквартирник. Поднялись на один пролет, свернули по коридору за угол, и Майра остановилась у квартиры 203. Постучала. Донеслись шаги, и дверь открылась.

— Привет, Альберт.

— Привет, Майра.

— Альберт, познакомься — это Луи. Луи — это Альберт.

Они пожали руки.

У Альберта их было четыре. И четыре плеча к ним. Две верхние имели рукава, две нижние были просунуты в дыры, прорезанные на рубашке.

— Заходите, — сказал Альберт.

Одной рукой Альберт держал стакан — скотч с водой. Другой — сигарету. В третьей руке у него была газета. Четвертая — та, которой он пожал руку Луи, — ничем не была занята. Майра сходила на кухню, взяла стакан и налила Луи — бутылка лежала у нее в сумочке. Затем села сама и принялась пить прямо из горла.

— Ты о чем думаешь? — спросила она.

— Иногда просто опускаешься на дно ужаса, задираешь лапки — а все равно никак не сдохнешь, — ответил Луи.

— Альберт изнасиловал толстую даму, — пояснила Майра. — Видел бы, как он ее всеми своими руками облапал. Ну и видок был у тебя, Альберт.

Альберт застонал — видимо, ему стало тоскливо.

— Допился до того, что его из цирка выгнали, — допился и донасиловался. Даже из цирка, ебаный в рот, выперли. Теперь живет на пособие.

— Никак мне в общество не вписаться. Я не расположен к человечеству. У меня нет желания подчиняться норме, нет приверженности ничему, подлинной цели в жизни нет.

Альберт подошел к телефону. Он держал трубку в одной руке, «Ежедневную программу скачек» — в другой, сигарету — в третьей, а стакан — в четвертой.

— Джек? Ну. Это Альберт. Слушай, я хочу Хрусткую Мощь, два на победителя в первом. Дай мне Пылающего Лорда, два по всем в четвертом, Молотобойное Правосудие — пять на победителя в седьмом. И еще Благородную Чешуйку — пять на победителя и пять по месту в девятом. — Он повесил трубку. — Тело меня грызет с одной стороны, а дух — с другой.

— Как у тебя на бегах, Альберт? — спросила Майра.

— Поднялся на сорок дубов. У меня новая игра. Я как-то ночью ее вычислил, когда не мог заснуть. Лежу — и тут она мне открылась, как книжка. Если у меня все станет еще лучше, мои ставки принимать не будут. Я, конечно, всегда могу съездить на ипподром и поставить там, но…

— Что, Альберт?

— Ох, елки…

— Ты о чем, Альберт?

— ТАМ ЖЕ ПЯЛЯТСЯ! БОГА РАДИ, НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ ПОНИМАЕШЬ?

— Прости, Альберт.

— Не проси прощения. Не нужна мне твоя жалость!

— Ладно. Без жалости.

— Ты такая тупая, что так бы тебе и вмазал.

— Вмазать — это ты запросто. Столько рук как-никак.

— Не искушай меня, — сказал Альберт.

Он допил, потом сходил и смешал себе еще. Потом сел. Луи ничего не говорил. Нужно, решил он, что-нибудь сказать.

— Тебе, Альберт, боксом бы заняться. Две лишние руки — это же будет ужас.

— Не остри, козел.

Майра начислила Луи еще. Посидели, помолчали. Затем Альберт поднял голову. Посмотрел на Майру.

— Ты с этим парнем ебешься?

— Нет, Альберт, не ебусь. Я же тебя люблю, сам знаешь.

— Ничего я не знаю.

— Знаешь, Альберт, — я тебя люблю. — Майра подошла и села Альберту на колени. — Ты такой обидчивый. Я тебя не жалею, Альберт, я тебя люблю.