Музыка грязи

Они по очереди приняли душ из бочки. Мужчины брились. Джорджи вымыла голову. Она не могла не думать с тоской о том, как бы она могла помочь Джиму, если бы лучше знала его все это время. Но если бы она знала его лучше, разве она осталась бы? Она сомневалась в этом. И вряд ли ей под силу спасти такого человека, как Джим. Она жила волевым усилием, так же, как он. Они бы просто смели друг друга с пути – как они, собственно, уже и сделали. Теперь она понимала, что Джим ей не нравится и что она боится его желания дракой добывать добродетели из себя и смысл из жизни. Он хотел как-то добиться гармонии, но не получалось. Но, чего бы Джорджи ни чувствовала по этому поводу, теперь Джима можно было только пожалеть. В это утро у него был вид приговоренного к смерти.

Джорджи вытерлась, оделась и, выйдя наружу, целых пять минут чувствовала себя чистой и свежей.

Радио трещало, информируя, что Буканир застрял на реке, у него проблемы с горючим. Опоздает.

Джорджи смотрела, как в бухточке мечется скат, пока проводник собирал их постельное белье и варил кофе. Она спросила Рыжего о следующей группе, которая должна была прилететь сюда только через несколько дней. Он ткнул пальцем в собрание Хантера С. Томпсона, разъяснил, как проведет свободное время.

Утро тянулось. Разговоры, которые и до того были вялыми, совершенно прекратились. Джорджи решила улететь из Кунунарры на отдельном чартерном рейсе. На самолете отсюда ей в последний раз придется делить пространство с Джимом Бакриджем. Она задумалась, каково это – жить в его понимании, в мире, где нет прощения. Она подумала о доме Фоксов и о приличном кофе, который сможет там себе сварить, о тихой плоскости бахчей и сухой южной жаре.

И наконец самолет сверкнул над водой, зеленый и сияющий, как жук.

– Вот урод, а? – сказал инструктор. – Я буду вас вспоминать.

– Больше похож на лодку, чем на самолет, – сказал Джим.

Самолет-амфибия быстро шел на посадку. Он действительно был похож на лодку, гладкий корпус был подвешен под единственным мотором, но звучал он хнычуще, как электродрель. Как транспортное средство он выглядел по меньшей мере неубедительно. Когда самолет коснулся воды, от него поднялись тучи брызг, и он все покачивался и дергался на поплавках, пока не притормозил и не заскользил в их сторону.

– Господи, – сказал Джим. – Вот это выглядит многообещающе.

Перед тем как уйти из лагеря, Фокс находит на скале кассету. Он спал как убитый, проснулся и, наверное, на рассвете прошел мимо нее раз двадцать, прежде чем первые лучи солнца осветили кассету и пластик засиял. Он знает каждую песню на пленке. Он помнит день, когда записал ее, помнит, как столбы света стояли в библиотеке. Он уже другой. Мир изменился. Он засовывает пленку в рюкзак, идет мимо баобабов и терриконика и сталкивает каяк на мелководье.

У него все болит, и он устал, но Фокс знает, что может сделать это последнее усилие. Не будет больше дорог, и сознание этого немного подбадривает его, придает гребкам немного энергии. Но отлив продолжается. Он медленно продвигается к течению. За заливом, за цепью островов земля загорается под встающим солнцем.

Когда он оказывается напротив большого красного острова, приходит отлив. Утро почти исчерпалось.

Фокс надеется, что к полудню не задует бриз. Он устал, весь вымок, и глаза снова шутят с ним.

Когда бледно-зеленый самолет поднимается с воды, он просто перестает грести. Он грохочет над заливом, как какое-то испуганное морское чудовище, которое наконец-то поднялось над водой, прыгая, как лягушка. Солнце сверкает на зеленом фюзеляже самолета, и, когда он приближается, вода брызжет с его хвоста.

Фокс в проливе между островом и материком. Теперь он плывет по течению, весло тяжестью лежит у него на колене. Самолет закладывает вираж. Она на нем. Джорджи на этом самолете.

И когда его накрывает тень, он поднимает весло и орет. Он воет навстречу вою мотора и блеску краски, навстречу крыльям и струе звериной мочи из его живота. Он воет на его рвущуюся, змеящуюся, дрожащую тень, и в момент, когда самолет пролетает над ним, как какой-то ангел-ненавистник, Фокс превращается в чистый, жаркий, болезненный звук, который проглатывается в порыве ветра и шуме, как будто его никогда и не было.

Как только они поднялись над бьющей в крылья водой, Джорджи поняла, что под ними, с ее стороны, остров, и при этом последнем взгляде у нее возникло то же самое тошнотворное чувство узнавания, которое появилось у нее в самый первый раз. Но теперь в этом чувстве не было восторга, не было мучительного удивления – только жалкое непонимание. Вот он, как некая бородатая голова без лица, поднимается – вечно и бесцельно – из воды.

Со своего места в хвосте она увидела, как Джим и пилот одновременно поворачиваются к другой стороне самолета. Они заговорили, и Джим оживленно жестикулировал, но пилот качал головой. Джорджи держала наушники на коленях.

Остров провалился, и исчез сияющий залив. Под ними лежала желтая, растрескавшаяся земля.