Музыка грязи

…В ту ночь он с головы до ног обмазывается репеллентом и лежит в спальнике, глядя на звезды и слушая, как прилив наполняет залив. Перед глазами у него все еще полыхают огни, но недостаточно ярко, чтобы он не смог заснуть. На рассвете он видит кенгуру-валлаби, наблюдающего за ним из поросли, – яркие глаза, настороженные уши. Птичья песнь несется с хребта, высокая и веселая, как шум детской площадки. Кенгуру неясным пятном шарахается прочь, как только он начинает шевелиться.

Когда котелок подогревается на огне, Фокс забирается на скалы, туда, откуда ушел прилив. Известняковые колонны мыса текут струйками и сочатся. Плоским камнем он раскалывает несколько устриц и высасывает мясо и жидкость. Он идет в сторону моря через лужицы и ямки, которые оставил прилив. На расстоянии мили от берега море становится страннейшего молочно-белого цвета.

В одной прозрачной лужице он тянется за роскошным камнем с голубыми пятнами, но отдергивает руку, когда пятна начинают шевелиться. Голубые пятна превращаются в желтые мазки. Камень открывает глаз, и – черт! – Фокс отшатывается в ужасе. Осьминог, и не просто осьминог, а полосатый. И он чуть не прикоснулся к нему. Его укус убил бы Фокса, прежде чем он смог бы дойти до лагеря. Полное нервное отключение. Прошло.

Он спешит обратно к костру, делает чай и съедает пару батончиков мюсли. Его беспокоит девушка. Нора. Он думает, что он мог бы еще сделать.

Он начинает собираться, когда его зовет Хорри.

– Ты ведь в Брум, так?

– Да, – говорит Фокс. – Он на моем пути.

– Поехали с нами. Я и не понял, что ты идешь пешком. Мы уезжаем после обеда. Я хочу порыбачить в прилив. Любишь рыбачить?

Фокс кивает. Он думает об этом. Он хочет уйти прямо сейчас, но к тому моменту, когда он дойдет до шоссе и прождет там час под жалящим солнцем, они как раз и подъедут. Он вытягивает свою холщовую шляпу и соглашается.

Они с Хорри рыбачат в приливе, в поднимающейся жаре. Влажно. Воздух похож на бульон. Фокс забрасывает одолженную удочку. Он забрасывает крючок в облачную бирюзовую волну у скал.

– Есть заветная мечта? – спрашивает Хорри. Фокс не очень искренне качает головой.

– Я тоже думал, что у меня нет, – говорит старик. – Кроме как разве поймать ту барамунди на пятьдесят фунтов, за которой на север приезжает каждый мужчина. Везде я бывал. Моряк торгового флота.

– Я видел наколки, – бормочет Фокс.

– Но заветные мечты как-то сами на тебя наседают. Ты, может, догадался насчет Бесси. Почему она почти не встает. Сокращение, а? Придает тебе новый вид.

Фокс заканчивает тащить леску и зажимает крючок в руке. Он непонимающе смотрит на старика.

– Ты знаешь, о чем я, приятель?

– Нет, – признается он.

– Она уже на пути туда, сынок. Рак кишки. Это вроде как вышло из моды.

– О Господи!

– Я мечусь туда-сюда, хватаю всякую таблетку и яд, который они ей дают, но она и не собирается дать судьбе понять, что она сдалась. Ты знаешь, в ореоле славы. Она романтик. Ей хочется драмы. Хочется ей заехать прямо в сердце бури, вроде того. Что-то большое. Циклоны, закаты, красные реки в две мили шириной. Деревья, с которых свисают машины. Она хочет уплыть на край земли.

– Господи, Хоррй.

– Мне раз сказал русский парень. Сказал, что все мы умираем. Но вполне можно умереть с музыкой. Уйти красиво. Понимаешь, о чем я? Она хочет большой музыки, Лю. И на севере все это есть. Кимберли, приятель. Большая погода, большая рыба, большие расстояния – крупнее, чем в жизни. И вот моя мечта. Доставить ее туда. Потешить ее гордость. Просто уехать туда, что бы там ни было, что бы ни случилось.

Фокс может только кивнуть.

– Ты ей понравился. Стихи и все такое. Только я прошу… понимания.

– Конечно.

– Она меня многому научила, да. Больше о музыке, чем о поэзии. Но я рад, что она может поговорить с тобой о стихах. Тебе нравится музыка, Лю?

– Ну…

– Приятель, эти русские!

– Русские?

– Похоже, клев кончился. Что, подхватываемся?