Питер Клэр с тревогой на него смотрит, затем вновь обретает утраченное было самообладание и говорит:
— Эта мера сэкономит вам деньги, Ваше Величество, но не думаю, что вы будете довольны результатом. Я уверен, что сладкоголосое многозвучие этого оркестра объясняется разнообразием нашего происхождения.
Король ложится на кровать. Музыка и близость его ангела успокаивают Кристиана, и вскоре он засыпает.
Когда он просыпается, ему говорят, что его хочет видеть Доктор Сперлинг. Королю приносят хлеб и сливки, но у него нет аппетита, и он велит унести еду.
Ему не терпится выйти на воздух, и он приказывает, чтобы врач прогулялся с ним по парку. День по-прежнему прекрасен, и еще не отцвели его любимые розы.
Доктор Сперлинг угрюм, и в то же время он, похоже, борется с еле скрываемой улыбкой, когда говорит:
— Сир, как не горестно мне беспокоить вас по этому делу, но оно не дает мне покоя, и посему я наконец решил, что должен поговорить с вами…
— Так поговорите со мной, Доктор.
— Дело касается вашей супруги…
— Если оно касается Кирстен, — говорит Король, — то я непременно должен о нем услышать.
Они идут дальше. Аромат роз приводит Кристиану на память его мать, которая в молодости любила, чтобы в ее спальне стояли вазы с розами.
Доктор замедляет шаги и, справившись с улыбкой, заставляет ее окончательно покинуть свои губы.
— Сир, — говорит он, — я должен открыть вам, что когда я посетил Мадам Кирстен… хоть она и отказалась подвергнуться осмотру…
— Да?
— Так вот, Ваше Величество… Поскольку она упала на пол и на ней была только тонкая ночная рубашка, мне удалось сделать…
— Что сделать?
— Сделать некоторые анатомические наблюдения, и я мог ясно видеть… или мне так показалось… что ребенок уже заметен. Я знаю, что никакой ребенок, находящийся в утробе, не заявляет о себе столь явно до истечения приблизительно трех месяцев, из чего заключаю…
Король молчит, только идет вперед широкими шагами, и, чтобы поспеть за ним, Сперлингу приходится почти бежать.
Розовый сад остался за их спинами, и они идут в прохладной тени липовой аллеи. Король смотрит не на Доктора Сперлинга, а на липы, словно высматривая в них признаки слабости и умирания. Когда они доходят до конца аллеи, он поворачивается к Доктору Сперлингу и говорит:
— Я вам очень признателен, Доктор Сперлинг.
Сперлинг открывает рот, чтобы более подробно описать, что он заметил относительно беременности Кирстен, но Король поднимает руку и останавливает его.
— Благодарю вас за наблюдательность, — снова повторяет он.
Сперлинг выглядит смущенным (почти разочарованным, словно его лишили возможности прочесть стихотворение, которое он выучил наизусть), но ему остается только поклониться и уйти.
Кристиан ждет, когда врач скроется из вида, затем садится на скамью, которая стоит между высеченными из камня львами. Поглаживая косицу, он смотрит через парк на свой любимый дворец, свой маленький Росенборг, построенный для Кирстен, построенный в прославление его любви к ней, и слезы выступают у него на глазах. Ему не надо спрашивать, кто любовник Кирстен. Ему это известно. Он видел, как во время войны она танцевала в Вердене
{77}с Графом Отто Людвигом. Он видел восторг на ее лице, большего ему не требовалось. Сперва он плачет безмолвно, затем все его тело изливается в страшном вое, который он долгие дни и месяцы слышал внутри себя и который наконец вырывается наружу.До дворца далеко, и никто не слышит его. Он пробует смахнуть слезы священным пучком волос, но слезы слишком обильны, а волосы его начинают редеть. Он вспоминает свою великую речь, которая лежит на открытом бюро. Он мысленно сворачивает ее, перевязывает черной лентой и опускает в покрытые плесенью глубины кладовки, куда почти никогда не заходит.
Сочиняя письма отцу и Шарлотте, Питер Клэр разворачивает пакет с белыми лентами и смотрит на них. Посредине одной ленты — самой дорогой из всех — бежит золотая нить.
Он берет ленты в руки и сразу понимает, что не пошлет их Шарлотте. Он аккуратно завертывает их в пакет и перевязывает его. Он решил, что белые с золотом ленты будут его гонцами к Эмилии.
Он пишет простую записку:
Ему известно, что ее комната находится на верхнем этаже дворца, и он хочет всего лишь положить пакет с лентами перед дверью, когда будет наверняка знать, что ее нет.
Конец дня она почти всегда проводит с Кирстен. Несколько раз он мельком видел, как обе женщины занимались вязанием в саду или, сидя за столом на открытом воздухе, играли в кости или карты, а то, примостившись — в эти последние летние дни — перед небольшим мольбертом, пробовали писать цветы. Эта живопись настолько его трогает, что он не может спокойно о ней думать.