Музыка и тишина

— На все, что создал Бог, мне хотелось бы посмотреть, — ответила она. — Я никогда не видела ни верблюда, ни вулкана, ни пальм, ни райских птиц. Если я проживу достаточно долго, то все это мне тоже хотелось бы увидеть.

Итак, Король заказал чертежи башни, ему понравилась безумная идея спиральной дороги, и он в воображении своем уже слышал стук копыт по круто взбирающимся вверх каменным плитам.

Но архитекторы слишком долго ломали над этим головы. Вес дороги такой ширины, сказали они, всегда будет слишком велик для центральной оси здания. Он приказал им вернуться к чертежам. Слово «всегда», сказал он им, неприемлемо. Всему в мире есть решение, есть решение и этой задачи.

Но год шел за годом. Чертежи опор приносились и уносились. Окружность башни уменьшалась, затем увеличивалась. Датских архитекторов рассчитали и наняли голландских, за цену вдвое большую. Пошли безумные разговоры голландцев про «узкие кареты» и «узких лошадей». Но всякий раз даже на аккуратных голландских чертежных досках математические расчеты не сходились, и Королю Кристиану приходилось сообщать Анне Катерине, что башни пока не будет.

— Когда? — вежливо спрашивала она. — Когда же она будет, дорогой?

Ему хотелось сделать ей приятное, ведь она даровала ему тихое счастье. Он повсюду рассказывал о ее здравомыслии и добром сердце. Ее отцу, пахнущему порохом, ее матери с птичьим лицом он писал сентиментальные благодарственные письма, которые никогда не отправлял. Но он так и не смог подарить Анне Катерине ее круглую башню. В 1611 году она умерла в возрасте тридцати семи лет, не посмотрев на луну со своей обсерватории и не увидев верблюда в пустыне своей мечты.

Кристиан долго оплакивал ее смерть.

Казалось, смерть приближалась очень медленно, украдкой. Она началась с меланхолии, с заметного тревожного выражения, которое появилось в серых глазах Королевы. Она отказалась от поездок верхом, от прогулок в лес Фредриксборга. Затем она начала становиться тоньше и меньше, словно кровь Гогенцоллернов постепенно покидала ее вены. Она сделалась до странности безразличной к радостям и печалям своих детей.

И наконец, она начала клониться вниз. Ее тело все больше клонилось к земле. Когда Кристиан заметил, что при всем старании она не может заставить себя выпрямить позвоночник и высоко держать голову, он понял, что «тяжесть» в земле, природа которой еще никому не известна, засасывает ее.

Старый мопс Андерс-Йоахим (от него уже пахло псиной, он тяжело дышал и был подвержен тяжелым приступам чихания, которые будили его самого) нес дозор на кровати Анны Катерины и ни на минуту не отходил от нее. В смерти ее лицо было не белее, чем в день свадьбы, и оставалось таким же бледным и светящимся, каким было всегда, словно в восполнение так и не построенной обсерватории луна подарила ей нечто от самой себя.

В Эльсиноре

Вдовствующая Королева София рассматривает свое лицо в серебряном зеркале. Ее кожа становится грубой. На ней видны складки и пятна, которых Королева раньше не замечала и о которых ни с кем не советовалась. Она накладывает немного белил на щеки, немного белой пудры на нос, и ее тонкие губы безмолвно проклинают время — надменного архитектора ее изменяющейся внешности.

На душе у нее было мрачно еще до того, как она посмотрелась в зеркало. Кристиан приезжал к ней обедать, и аромат жареной утки с капустой оживил в ней воспоминания о фатальном чревоугодии Короля Фредрика, которое слишком рано сделало ее вдовой и лишило Королевской короны. Пока зубы ее сына отрывали плоть с груди и лап утки, она молча наблюдала за ним.

И вот из его уст полился поток жалоб. Он рассказал ей про случившийся в Нумедалских копях ужасный взрыв, убивший инженеров, которых люди называли «гениями копей», десятки шахтеров, многих покалечивший и на неопределенное время задержавший все работы по добыче серебра.

— Исфосс, — сказал Король Кристиан, — стал кладбищем, а руда по-прежнему заперта в горе. Страдания Дании близились к концу, но так и не закончились. Что мне делать с жителями Исфосса? Я поднимал с ними бокал за скорое будущее. Я говорил им, что они получат свою долю серебра, и вот теперь они ничего не имеют — или имеют гораздо меньше, чем прежде!

Королева София спокойно ела камбалу. Она никак не отреагировала на смерти в Нумедале, на отсутствие серебра и ждала, словно в трансе, чтобы ее сын заговорил о причине своего визита. Она знала, что он пришел просить у нее золота.

Когда просьба была высказана, Королева София почувствовала странное облегчение, подобное тому, какое чувствует актер, когда наконец выходит на сцену и текст пьесы четко всплывает в его памяти. Она давно, очень давно подготовилась к этому моменту, и теперь ее игра будет безупречной.

Она взяла блюдо, на котором покоились рыбьи кости, и протянула его сыну.

— Дорогой, — сказала она, — вот все, чем я живу, — рыба из Зунда. Воды Эльсинора поддерживают мое существование. Что же до золота, то его у меня нет.