Музыка и тишина

Главная Сложность в том, что я никому не могу доверять. Датский Двор — это котел Злобы и Вражды, и мне известно, что все, кто служит Королю, в глубине сердца хотели бы сварить меня заживо и растопить мои кости на клей. Вполне возможно, что даже мой бывший Гонец, Разметчик Теннисного Корта Джеймс, который некогда исполнял все мои просьбы, тоже настроен против меня, с тех пор как я была таким унизительным образом выслана из Росенборга. Из опасения, что это так, я даже письма не смею ему послать. Я не удивлюсь, если само имя Кирстен стало Запрещенным Словом в Копенгагене и что желающим говорить обо мне приходится выдумывать для меня новые Названия, такие как «Великая Прелюбодейка», «Шлюха Рейнского Графа» или «Та, Которая Укатила в Рыбьей Повозке».

Меня ни капли не волнует это всеобщее Злорадство по поводу моего отъезда. То, что некогда приводило меня в ярость или заставляло рыдать, теперь вызывает в моем сердце великолепное Равнодушие. Я рада, что уехала из Дворца и оказалась в Ютландии, где очень тихо, где нет Шума, людской суеты и злости, где по ночам мне не дает заснуть только ветер в деревьях. Если бы мне не было так одиноко в постели, я была бы вполне счастлива. Но я должнанайти способ выменять Отто у Короля Густава. И я сказала своей Матери:

— Если мой любовник сможет приехать ко мне сюда, нам понадобится этот дом — только для нас и нашего ребенка, — а вам придется перебраться в какое-нибудь другое жилище в Имении.

Я распаляю ее, говоря, что, по-моему, для ее потребностей и потребностей ее Любимой Женщины Вибеке вполне достаточно Коттеджа или Фермерского Дома.

— Кирстен, — говорит она, — Боллер мой, и из него ты меня не выставишь.

Но я отвечаю, что по закону я все еще Супруга Короля, так сказать, Почти Королева, и могу делать все, что захочу, и мне должны повиноваться. Она еще больше распаляется и говорит, что я всегда была Жестокосердной, а я говорю, что в этом Мире Женщины такими и должны быть, иначе они погибнут. На этот довод у нее, конечно, нет Ответа.

Комнаты, которые я здесь занимаю, достаточно большие и светлые, но на мой вкус и для Спокойствия моего Духа в них явно недостает Мебели и Ценных Предметов, поэтому я написала Королю — который поступил со мной как с Обычной Проституткой, — прося его отправить мне «несколько Предметов роскоши, чтобы мой Дух не пребывал в меланхолии». Я подписалась «Ваша Дорогая Мышь» в надежде, что хотя бы это пробудит в нем добрые чувства и он пришлет мне мой туалетный стол черного дерева, пару серебряных зеркал, мой Французский ореховый шкаф, мои золоченые Голландские часы, мои картины с цветами, мои Фламандские гобелены, мою коллекцию вееров и мою бронзовую статуэтку Ахилла.

Я также попросила его прислать мне денег, чтобы я не была «бедной Мышью на кухне моей Матери», и напоследок — эта мысль осенила меня в одну из моих одиноких ночей, когда по мне вздыхал ветер и какая-то Птица, вообразив, будто уже весна, заливалась любовной песнью, — умоляла его отдать мне в Боллер моих Рабов Самуила и Эммануила. Я заявила, что хочу иметь их здесь для того, «чтобы мне Хорошо служили и чтобы я могла высоко держать голову теперь, когда меня низвели так низко». Но сейчас я признаюсь, что хочу иметь их рядом с собой в Боллере вот по какой причине: если я не смогу поехать к Отто в Швецию, то, по крайней мере, обеспечу себе немного Секса с моими Черными Мальчиками.

Не вижу в этом ничего плохого. Поскольку из-за ребенка Отто мой живот уже достаточно велик, нет риска зачать младенца, который мог бы быть одного цвета с моим ореховым шкафом. Кирстен не может жить без того, чтобы ее Желания не удовлетворялись очень часто, —она так создана, ничего не может с этим Поделать, и заявляю, что так будет всегда. Эти Мальчики из дикого варварского места, где, как рассказывают, мужчины держат в клетках самок обезьян и совокупляются с ними у всех на глазах, где Женщины-Колдуньи, как змеи, проскальзывают в вульву Молодых Девушек, чтобы научить их Наслаждению, поэтому я не думаю, что Самуил и Эммануил откажутся удовлетворить Почти Королеву Дании. Я даже предчувствую, что именно эту Обязанность они предпочтут любой другой.

Эмилия привезла с собой в Ютландию курицу!

Эта курица — ее зовут Герда — была бичом нашего путешествия, она постоянно вырывалась из рук Эмилии и, хлопая крыльями, летала по Рыбной Повозке, кудахтала и обрызгивала нас отвратительными серыми Экскрементами.

— Эмилия, — сказала я наконец, — умоляю тебя, откинь рогожу этой вонючей повозки и выброси курицу!

Но куда там. Вместо этого она сказала мне, что выходила эту курицу от смерти в своей комнате — в память о Матери, которая однажды сделала то же самое, — и поэтому не хочет с ней расставаться «на пустынной дороге, которую она не узнает».

— Дорогая, — сказала я, — ведь это курица! Курицы ничего не узнают! Они даже не знают, в Оденсе они или в Померании ^{83}! Она найдет зерна и воду, а это все, что курице нужно.

— Нет, — сказала сентиментальная Эмилия. — Герда знает меня и умрет, если я о ней не позабочусь.