Музыка льда. Осколки

— Мил, сейчас прокатывай произвольную без прыжков. С прыжками потом Михаил Александрович отдельно будет разбираться. А мы посмотрим общую постановку. Давай, на исходную.

Мила идет по программе, входя в комбинированное вращение. Привычно захватывает конек и продолжает поднимать ногу вверх… И тут музыка замолкает и над катком несется:

— Леонова! Ты сдурела?! Куда — в бильман?!

Виктория стоит у бортика и орет. Она даже не ругается, а именно орет, как орут матери на детей, решивших кинуться под движущийся "КАМАЗ". В зеленых глазах, глядящих на фигуристку, плещется страх.

— Виктория Робертовна, мы пробовали на тренировках. Думали, что вставим, — недоуменно бормочет фигуристка.

— Милк, ну, что за детский сад! Тебе врачи еще год назад запретили такие прогибы!

Вика снова благодарна Григорьеву, который следит за беглянками “Сапфирового” и может рассказать об их здоровье.

Во взгляде Милы удивление и что-то еще, глубокое. Надежда? Надежда, что во время, за которое, даже встречаясь на стартах, они толком не поздоровались ни разу, о ней помнили здесь. Помнила эта суровая женщина с заботливым и требовательным взглядом. А Вика снова видит то, что видела больше десятка лет назад в глазах своей девочки: обожание и признательность.

“Ох, Милка, Милочка, Милаха! Ну, какое сердце способно противиться твоей любви?!”,— думает с улыбкой блондинка за бортиком, привычно заправляя за ухо выбившуюся от резкого движения головой прядь. И казавшиеся разорванными навсегда связи, неожиданно начинают спрядаться в тонкую, но прочную нить нежности и привязанности, в которой больше никому нет места.

****

Студийное освещение горячее и сухое. Утомляет. Вика не знает, что заставило седого мэтра журналистики провести в этом свете не менее полувека жизни. Он, пожалуй, ровно так же не понимает, почему очаровательно улыбающаяся ему собеедница, годящаяся по возраст в поздние дочери, вбрала холод льда и истерику поражений, перемежающуюся краткими отблесками побед.

— Виктория Робертовна, что вы не любите в себе?

— Хорошую память. Я не умею забывать поступки, а значит — никогда полностью никого не смогу простить.

Умный взгляд старого еврея-журналиста из-за стекол очков, кажется, обещает ей, что однажды она научится и этому. Когда-нибудь. И вовсе не обязательно это станет благом, но, безусловно, опытом.

Но в милый мир да обретешь возврат!

— Мне показалось или я только что видела Леонову?

Именно с этим вопросом Рада выехала к Илье на лед?

Он любовался ею каждый раз во время прокатов и отработки программ как в зале, так и на катке. Вероятно, это было любование Пигмалиона ожившей Галатеей, созданной им, полностью по его вкусу и разумению.

Хрупкая, темноглазая, как веками все представительницы ее непоседливой нации. Маленькая женщина уже. Как бы ему ни хотелось, но детство девочек, с которыми он работает рано или поздно заканчивается. Они превращаются сначала в девушек, прекрасных, трудолюбивых, настойчивых в достижениях целей. А после становятся красивыми молодыми женщинами. Рала была в той поре, когда девушка уступала место женщине. Мягкие влажные глаза Шахразады и округле форм делали ее невыносимо привлекательной для всего мужского пола. Даже Илья замечал этот расцветающий бутон и отдавал должное его прелести.

С самого детства кровь ее музыкального народа делала этого ребенка идеально настроенным на музыку, ритмом, жестом, позой танца. Девочка чувствовала его постановки: движение, паузы, точки. Она была создана для той хореографии, которую он не только умел, но и любил делать. Это был максимум пожеланий для него к одиночнице. И он ее построил из девочки 11 лет, которой готовил одну за другой программы, раз за разом реализуя свою потребность в творчестве на полную катушку, почти не приспосабливая полет мысли к фактуре.

— Не показалось, — хмыкнул Ландау, — у нас возвращение заблудшей овцы к любимому овину. Указано любить, беречь, давать все, что деточка пожелает.

— И чего она желает? — спросила Рада, недобро сверкнув полуночными глазами-угольками. Иногда ее взгляд становился удивительно похож на взгляд ее тренера, Вика своими зелеными с темной окаемкой глазищами тоже сверкала порой недобро и пронзительно, прошивая людей до души и заглядывая в самую глубину.

— Твое “золото”, но машину времени у нас на этаже разобрали недавно, так что пока не сложилось. И мы будем отвлекать ее сексом, наркотиками и рок-н-роллом!

“Куда меня несет?!” подумал Ландау: “И зачем я вообще все это говорю Радке? Дурак!”

— Ладно, Рад-ость моя, завязываем: работы много, а времени мало.

Он уже собрался откатиться в сторону, дав ей простор для начала связки, но Рада поймала его за рукав и сказала:

— Про секс, наркотики и рок-н-ролл я не поняла. Это вы серьезно?

Нет, все-таки она совершенно очаровательное дитя. Даже настроение поднялось от такой непосредственности:

— Как моя королева может думать про запрещенку, да еще и в храме льда и музыки? Людмила будет лечить спину, готовить программы к этапам гран-при, возможно, под рок-н-ролл!