Музыка лунного света

Теперь Марианне стала понятна ярость галеристки, ее гневные слова, брошенные ей вслед: для Колетт та Марианна, что дала самой себе шанс, умерла. Капитулировала.

Она обернулась к Лотару, который остался на заднем сиденье и смотрел на нее в окно.

«Не знаю, почему мы, женщины, так уверены, что, отказываясь от собственных желаний, становимся дороже своим мужчинам. О чем мы думаем? Неужели те, что отрекаются от своих желаний, заслуживают любви больше, чем те, что пытаются воплотить свои мечты?»

— Марианна! Нам пора!

И только тут Марианна осознала, что с ней случилось.

«Именно так я и думала. Чем больше страдала, тем более счастливой себе казалась. Чем больше отрекалась от себя и своих желаний, тем сильнее надеялась, что Лотар даст мне то, в чем я нуждаюсь. Я думала, что, если я не буду ничего хотеть, не буду ни в чем его упрекать, не буду настаивать на собственной комнате, не буду настаивать на своем праве работать, не буду провоцировать ссоры, случится чудо. Думала, что он скажет: „Ради меня ты от многого отказывалась! Какая же ты самоотверженная! За это я полюбил тебя еще больше!“»

Пробка начала рассасываться.

«Я сумасшедшая. Я так гордилась собой и своей способностью страдать; я хотела достичь в этом совершенства. Чем глубже я с головой уходила в молчаливое, безропотное смирение, тем крепче он должен был когда-нибудь меня полюбить. А величайшее самопожертвование — отказ от собственной жизни — должно было обеспечить мне его бессмертную любовь».

Марианна захихикала.

— Глупо, но оплату страдания ответной любовью мне никто не гарантировал, — вслух произнесла она, и прохожие стали бросать на нее раздраженные взгляды.

— И вы не лучше! — крикнула она им вслед.

«Любовь нужно заслужить страданием?»

Она рассмеялась так, что по щекам потекли слезы. Она искренне надеялась, что после нее придут поколения женщин, которые лучше распорядятся своей жизнью. Поколения женщин, которые будут воспитаны женщинами, не привыкшими отождествлять любовь с жертвой и отказом.

— Марианна! Поедем домой! — Лотар вышел из машины.

Никогда прежде Марианна не слышала в его голосе такой неуверенности. Такой мольбы. Желания самоумалиться. Она хотела крикнуть ему в ответ: «Перестань! Того, кто унижается, не любят, а презирают!»

Никто из нас не испытывает благодарности к близким, идущим ради нас на жертвы. Такова уж жестокость рода человеческого.

Марианна подошла к такси, открыла багажник, достала свой чемодан и аккордеон.

— Марианна! Куда ты?

— Не знаю, — ответила она и захлопнула крышку багажника.

Марианна знала одно: она жаждет большего, чем когда-либо хотела получить от Лотара.

Он схватил ее за плечо.

— Марианна! Не оставляй меня! Прошу тебя, не уходи! Не сейчас, Марианна! Я с тобой говорю! Марианна, если ты сейчас уйдешь, домой можешь не возвращаться!

Голос у него прервался. Марианна сбросила его руку.

Потом она последний раз обернулась к Лотару Мессману.

— Лотар! Ты мне не дом.

Марианна взяла чемодан в правую руку, аккордеон — в левую и пошла куда глаза глядят, искать свой дом.

Она всхлипывала, оплакивая ту любовь, которой больше не ощущала к Лотару, и ту, в которой так долго отказывала себе самой.

47

Париж в августе. Тихие дни, самые тихие в году, когда парижане уезжают на юг на машинах. Пустынные улицы, почти прозрачный воздух. Париж обезлюдел, и за опущенными жалюзи в квартирах, маленьких магазинчиках и пекарнях застаивается душное тепло.

Марианна сидела на берегу канала Сент-Мартен и ела бриошь. Близость воды осушала жаркую пленку пота на ее коже. На другом берегу канала под пешеходным мостиком квартет музыкантов исполнял мюзет в мягком свете медленно сгущающихся сумерек. Мимо, тарахтя, проплыла жилая баржа.

Четыре дня тому назад Марианна оставила мужа на мосту Пон-Нёф. Она не знала, куда пойдет, и просто брела наугад, надеясь добраться куда-нибудь, где сможет поставить на пол чемодан и аккордеон и закрыть за собой дверь.

В конверте, который вручила ей на прощанье Женевьев, было больше, чем она заработала в гостинице и в «Ар Мор». Мадам Эколлье еще доплатила ей за выступление на празднике.

Все имущество Марианны составляло две тысячи шестьсот шестьдесят два евро, одолженный чемодан с простой одеждой и синим вечерним платьем, губная помада от «Шанель», словарь, изразцовая плитка и аккордеон.

Ей исполнилось шестьдесят, у нее не было ни профессии, ни сбережений, ни драгоценностей — и все-таки Марианна чувствовала себя богаче, чем когда-либо. Она решила оставаться в Париже, пока не поймет, чего ей хочется. Хочется столь страстно, что она ни секунды не сможет больше выдержать на месте.

Кердрюку в этом плане никакой роли не отводилось.