Музыка лунного света

— И право человека на самоубийство тоже нельзя отрицать. Суицид имеет некую ценность в глазах того, кто хочет покончить с собой. Если вы хотите добровольно уйти из жизни, это ваше право.

— И это научно доказано? — вырвалось у Марианны.

Психолог недоуменно воззрился на нее.

— Извините, — пробормотала она.

— За что вы просите извинения?

— Сама не знаю.

— А вы когда-нибудь слышали, что люди, страдающие тяжелой депрессией, обижаются на любую мелочь, но постоянно извиняются и направляют агрессию не на виновника своих бед, а на самих себя?

Марианна посмотрела на психолога. Пожалуй, ему было лет сорок пять, на пальце у него она заметила обручальное кольцо. Если бы она только могла поверить, что нужно лишь перестать сдерживаться, высказать все, что наболело, все, что тяжким бременем лежит на душе, что нужно лишь принять утешение, и он все объяснит ей и даст совет! Поддержит ее, выпишет лекарства, излечит от ее безумного, сумасбродного желания.

«Стремление к самоубийству — не болезнь. Отлично».

— А вы когда-нибудь слышали, что у большинства церковных колоколов — слишком большие языки? — спросила она. — Как правило, звонари слишком сильно раскачивают колокол — и через год-другой они начинают звучать, как пустые ведра, если их столкнуть. Они изнашиваются и больше ни на что не годны.

— И вы ощущаете себя таким колоколом?

— Колоколом?.. Нет, почему…

«Я ощущаю себя существом, которое никогда и не жило».

— Вы больше не хотели жить так, как раньше. Но почему вы попробовали лишить себя жизни именно в Париже?

«С каким упреком он это произносит. Никто не приезжает в Париж умирать, все хотят здесь только жить и любить, одна я такая глупая: думала, что здесь можно умереть».

— Мне показалось, что Париж для этого очень подходит, — пояснила Марианна.

Наконец ей удалось выполнить задуманное. Она преодолела настойчивое желание сказать правду.

— Хорошо. — Он встал. — Я хотел бы, чтобы вы прошли несколько тестов, прежде чем поедете домой. Пойдемте. — Он распахнул перед нею дверь.

Марианна смотрела на свои ноги в серых туфлях, механически переставляя их шаг за шагом. Вот она вышла из кабинета. Вот прошла по коридору, вот толкнула вращающуюся дверь, вот прошла по другому коридору — и дальше, дальше, дальше.

Ее отец работал настройщиком колоколов, но потом сорвался с крыши колокольни и переломал почти все кости. Ее мать смертельно обиделась на него за это несчастье и не могла простить ему это до конца его дней. Времена ныне тяжелые, не пристало мужчине подвергать жену подобным испытаниям.

Отец объяснял ей суть колокольного звона: «Язык должен поцеловать стенку колокола, только слегка прикасаясь, и нежно-нежно заставить ее завибрировать, нежно, без принуждения».

По характеру он тоже чем-то напоминал колокол. Если от него требовали ответа или поступка, он замыкался в себе и замолкал, пока его не оставляли в покое.

После смерти бабушки он решился переехать из супружеской спальни в сарайчик, который переоборудовал под мастерскую и в котором устроил себе постель. До замужества Марианна служила посредницей между родителями, она приносила отцу обед в мастерскую, где он для развлечения изготавливал маленькие глокеншпили. С ним Марианна ощущала ту же потребность поделиться сокровенным, что и он с ней, а он бывал тронут тем, что у него есть дочь, которая его любит и шепотом поверяет ему свои тайные мечты и жизненные планы: сначала ей хотелось стать археологом, потом — учительницей музыки, потом — конструировать детские велосипеды и жить в доме на берегу моря. Оба они были мечтателями.

— Ты слишком многое переняла от отца, — говорила ее мать.

Марианна несколько десятилетий не могла вспоминать о нем. Ей его не хватало; возможно, это была единственная тайна, которую она не скрывала от себя самой. А еще не забывала о своем обещании быть счастливой.

— Извините, я отлучусь на минуту, — сказал психолог и поманил докторшу, которая прошлой ночью доставила Марианну в больницу. Они заговорили по-французски, время от времени посматривая на Марианну.

Марианна отошла к окну, отвернулась и стала к ним спиной, чтобы незаметно достать из сумочки изразец и беспрепятственно полюбоваться им.

Кердрюк. Дотронувшись до картинки, она ощутила такое сильное сердцебиение, что у нее на миг почти прервалось дыхание.

«Суицид имеет некую ценность».

Марианна снова посмотрела на пол.

«Я и правда терпеть не могу эти туфли».

А потом она просто пошла, сама не зная куда, толкнула следующую вращающуюся дверь, увидела за ней лестницу, быстро сбежала по ступенькам и свернула направо. Она пересекла коридор, по обеим сторонам которого сидели на скамейках вялые больные, в конце его заметила распахнутую дверь, а за этой дверью начиналась свобода. Воздух! Наконец она сможет дышать! Гроза омыла день, воздух был мягок и благоухал зеленью, и Марианна, стараясь не обращать внимания на артритические боли в колене, кинулась прочь.