— Развод не был предусмотрен. Алонсе меня не отпускал. Он грозился меня убить… или тебя. И он совсем не был пиздаболом. — Я добавила сахар и молока в свой кофе и села напротив Макса. — Я смогла приехать, только после его смерти.
— Ну, как мужик, я его понимаю. Я бы тоже не хотел тебя отпускать. А если бы он не умер так скоро? Ты бы приехала, когда мне стукнуло семьдесят? — Макс расхохотался. — Это должно быть очень грустно, ждать, когда твой престарелый муж отбросит копыта? Что с ним случилось? Затрахала до смерти? Может, ты ему отравы в виагру подмешала? А может…
— Я его пристрелила! — громко перебила я Макса.
От того, что я впервые сказала это вслух, меня саму передёрнуло. Я уткнулась в чашку с кофе, только чтобы Макс так удивленно на меня не смотрел.
— Что? — переспросил Макс, всё ещё сотрясаясь от смеха.
— Что слышал, блядь! ПРИСТРЕЛИЛА! — разозлилась я.
Смешно тебе, сука? Макс перестал смеяться. Некоторое время он молчал, обдумывая услышанное.
— Боже мой, ты серьёзно? — выдавил он из себя, когда понял, наконец, что я не шучу. Я вздохнула и опустила глаза. — Я…Нет, это что, французский юмор такой?
— Нет.
— Почему ты не в тюрьме? Ты что, в розыске?
— Не-е-т, — бесцветным голосом выдавила я из себя. — Мне охуеть, как повезло! У комиссара не было против меня ни одной улики, ни мотива. Плакала я очень убедительно и безутешно. Если бы ты там был, то в этот раз дал бы мне «Оскар». А быть может и два!
— Пиздец! — воскликнул Макс поморщившись. — И ты так хладнокровно об этом говоришь…
Что есть, то есть. Я не испытывала больше никаких эмоций, вспоминая Алонсе. Рассказывать подробности своей парижской жизни мне тоже не хотелось. Макс протянул ко мне руку и взял меня за подбородок. Он провел большим пальцем руки по моему шраму на щеке. У меня дыхание перехватило от этого интимного прикосновения. Я непроизвольно приоткрыла рот и тяжело задышала, приводя дыхание в норму.
— Наверное, у тебя были весомые причины, чтобы решиться на такое! Это его рук дело? — голос Макса сделался совсем стальным, а его палец скользнул по моей нижней губе. Он хочет меня поцеловать? И я этого хотела, но я просто опустила глаза, и отвернулась. Макс откинулся на спинку стула и судорожно вздохнул. — Я чувствовал, что что-то случится. Это я виноват! Я не должен был отпускать тебя. Мой долг был заботиться о тебе и оберегать.
— Ты мне ничего не должен. Ты…Мы… — я захлебнулась словами. С Максом у меня всегда путаются мысли.
— Я обещал это не тебе, а Богу.
— Макс, я сейчас перед тобой! И мне нужна твоя забота, как никогда! — Макс отвел взгляд и отошёл к окну. Он достал из кармана сигареты. — Макс, пожалуйста!
В подтверждение своих слов, я подошла к Максу и попыталась обнять. Он отстранился, не дав мне это сделать.
— А мне нужно время, чтобы всё обдумать, — жестко сказал он. — Нельзя уехать на 4 года, а потом вернуться и щемиться в жизнь к человеку.
— Я знаю, Макс. Позволь напомнить, что я уехала от женатого человека, в семье которого мне места не нашлось! И это я сейчас делаю к тебе первый шаг, не смотря ни на что! — зло выпалила я. — Я не тороплю тебя. Я лишь высказалась о своих желаниях и потребностях. Если у тебя не осталось ко мне больше чувств, так и скажи! Скажи, что тебе на меня кромешно похуй, и я уйду прямо сейчас! Куплю билет на самолёт и улечу обратно во Францию!
— Так и есть, — тихо сказал Макс, глядя в окно и нервно постукивая о подоконник пачкой сигарет. — Можешь проваливать!
Я была готова к такому повороту. Макс не был бы собой, если бы так легко пошёл ко мне в руки. На понт Макса не возьмёшь.
— Не провожай! — бросила я Максу.
Круто развернувшись, я ушла в детскую и, забрав свою куртку и телефон, вышла из квартиры
17. Макс. День первый
ПУСТЬ ОНА УХОДИТ!
Уходи, малыш! Оставь меня доживать в одиночку!
Сжимаю обеими руками край подоконника так, что хрустят и пальцы и хлипкий, как выяснилось, пластик, только чтобы не броситься за ней следом. Когда я ее драл на этом самом подоконнике, он казался крепче.
Тогда все и было крепче: алкоголь, подоконники, нервы, чувства, наша связь, я сам.
Давай быстрее, детка, рви резко, с места, с мясом!
Слышу, как хлопает входная дверь и внутри меня что-то реально обрывается. Летит стремительно вниз, но не шлепается на дно, а продолжает и продолжает лететь. От этого щекотно в животе так, что тошнота подступает к горлу. Нет во мне дна, хоть я сам давно не на поверхности. Во мне бездна. Такая же огромная, каким я был когда-то.
Великий и гениальный Максим Глинский! Любимчик женщин и черная зависть прочих медийных личностей! Заботливый сын, верный друг! Мужчина Мечты, Любовь всей жизни Хельги Дюран!
Никакие регалии не забыл?
И где он теперь? Кончился. Жалко его? Не-е-ет. Нихуя не жалко! Мне вообще никого не жалко! Ни себя, ни Ольгу, ни муженька ее покойного, ни Еву пиздаболку.