Музыка на иностранном

И вот я вновь услышал в том кафе
Твой голос — сдержанный и строгий.
Ты сам, интересно, заметил,
Что говоришь на родном греческом языке
С английским акцентом?

Кратчайший взгляд: глаза в глаза — сквозь зал;

Мужчина моих лет — и тяжесть век,
Как будто от недавних удовольствий.
Встаю, иду к нему, сажусь.
Невинную беседу начинаю.

Сейчас тот образ вновь передо мной:

Седая древность плотских удовольствий
Перед лицом безвинной плоти. Янтарем
Застыло сладкое мое воспоминанье.

Невинная беседа: только вновь я допустил ошибку;

он уходит — упущено мгновение. Чтобы пустота
его отсутствия меня не задавила, я открываю книгу,
где твои стихи —
и в ритме строк звучит все тот же голос,
и сдержанный, и строгий.
И ты нашел в таверне красоту — тогда, давно.

Перо твое, твой тонкий мягкий штрих

Рисует образ памяти — залог, томящийся во времени;
Как можно позабыть
и мальчика того,
что ты забыть не смог,
И эту музыку на иностранном?

Кинг перечитал стихотворение дважды и задался вопросом, как ему ответить на этот жест? Потому что это тоже был жест. Он еще раз пробежал глазами некоторые строчки, вспомнил свое знакомство с Робертом в кафе, две недели назад, и задумался — не ему ли Роберт посвятил эти стихи? Роберт тихо и почти неподвижно сидел рядом, ожидая какого-то отклика. И тут Кинг почувствовал, что Роберт снова подносит руку к его руке — только на этот раз Роберт уже не пытался забрать у него листок. Роберт вытянул палец и коснулся его руки. Безмолвный вопрос.

(Они шли вдоль реки. Энни сосредоточенно хмурилась, пытаясь понять, что все это значит. Они, конечно, останутся друзьями. После того как он нанес ей первый удар, остальные удары давались ему уже легче.)

Чарльз выпустил из пальцев страницу, поднялся и отодвинулся от Роберта. Тот склонил голову, словно извиняясь. Чарльз мучительно подбирал слова. В конце концов он сказал, что им лучше об этом забыть.

И тут в дверь позвонили. Чарльз пошел открывать, а Роберт принялся лихорадочно сгребать свои рукописные листы и пихать их в портфель. Это была Энни. Кингу показалось, что лицо у нее заплаканное, но она сказала, что у нее все в порядке.

Как только Энни вошла, она сразу почувствовала, что своим появлением она помешала чему-то, и ей стало неловко. Роберту тоже стало неловко; он чувствовал, что ему лучше уйти. Но Кинг был рад, что она пришла. Он представил Энни и Роберта друг другу, и они завели разговор на самые общие темы.

Когда первая неловкость прошла, всем стало ясно, что это даже и к лучшему — что их теперь трое. Энни забыла пролитые слезы и уже не боялась расплакаться снова. Роберт спасся от унижения. А Кинга покинуло ощущение собственной уязвимости и беззащитности. Кинг предложил еще чаю.

Энни с Робертом достаточно быстро разговорились, и вскоре Роберт уже непринужденно рассказывал о своей работе. Энни сказала, что ей всегда нравилась история. В общем, Роберт активно общался, а Кинг помалкивал. Энни с Робертом вспоминали случаи из прошлого, говорили о своих родных — обо всем, о чем Кинг никогда не спрашивал, потому что ему это было неинтересно. Наблюдая за тем, как Энни говорит, как она жестикулирует, Кинг с некоторым удивлением понял, что его все еще тянет к ней. И в то же время он постоянно чувствовал на себе пристальный взгляд Роберта.

У Роберта явно сложилось впечатление, что Энни с Кингом любят друг друга — что ж, может, отчасти так оно и было. Возможно, в Энни он видел путь к сердцу Кинга. Но как бы там ни было, вскоре они с Энни болтали, словно старые друзья.

Когда Энни только вошла в квартиру, она выглядела измученной и вымотанной. Сейчас она уже и забыла, под каким предлогом пришла; она просто общалась с приятным человеком, и ей было хорошо. Но в то же время она, как и Роберт, тайком наблюдала за Чарльзом.

Почему же Энни с Робертом в конце концов оказались в одной постели? Может быть, это было всего лишь слияние двух ручейков, сбегающих в одну долину с противоположных склонов.